Доктор не торопился говорить. Ему казалось, что любое слово может разрушить хрупкую оболочку, окружавшую Хайма. Он искал подсказки в обстановке. Холсты у стены были пусты. Инструменты лежали аккуратными рядами, словно их никто не трогал в течение нескольких дней. Единственное, что нарушало идиллию этой ситуации, так это то, что Хайм быстро и шумно двигал пальцами ног. Они, словно цепляясь за реальность, впивались в мягкий ворс ковра, осторожно перебирая его, как струны невидимой арфы. Этот почти неуловимый жест выдавал внутреннее напряжение, которое он пытался скрыть за маской отрешённости.

«Застой? Или наоборот, внутренний конфликт? Но в чем причина? Он ведь не просто так продолжает держать перо…».

Джеймс сделал шаг по направлению к Хайму. Тот никак не отреагировал, продолжая смотреть сквозь пространство. Доктор подошёл ближе и, не произнося ни слова, сел напротив него на пол, приняв ту же позу. Несколько минут они просто смотрели друг на друга. Глаза Хайма были наполнены странной смесью – что-то между опустошённостью и подавленной энергией. Он словно хотел что-то сказать, но внутри него не находилось ни слов, ни сил. Блэк чувствовал это. Его взгляд оставался спокойным, но внутренний аналитик работал на полную мощность.

«Контакт глаза в глаза. Проверка реакции. Он осознает моё присутствие, но не спешит действовать. Это может говорить либо о глубокой подавленности, либо о нежелании показывать свои мысли. А может, и о недоверии», – подумал Блэк.

Наконец, Хайм слегка склонил голову, словно изучая сидящего напротив.

– Я думал, вы не придёте, – тихо, почти шёпотом произнёс он, не отводя взгляда.

Джеймс медленно выдохнул, позволяя себе лёгкую улыбку.

– Я всегда прихожу, когда это важно, Хайм, – ответил он ровным голосом, в котором звучала нотка доброжелательности.

Во вновь повисшей тишине витал невысказанный вопрос: стоит ли разрушать ту хрупкую оболочку, которую Хайм успел выстроить вокруг себя? Доктор знал, что перед ним сидит не просто человек, а его величайшее творение – результат не одного поколения экспериментов, надежд и, порой, отчаяния. Но сейчас он видел не гения, а человека на грани. Хайм выглядел потерянным, но за этой отрешённостью пряталась искра – искра понимания того, в какой опасности он находится.

Блэк уловил это едва заметное напряжение: движение пальцев, слабый блеск в глазах, незначительный наклон головы. Всё говорило о том, что Хайм осознаёт свою нестабильность, но страх все еще берет верх над его разумом. На секунду мысль мелькнула, как вспышка: «Может, так и оставить? Пусть деградирует. Система сама всё решит, как всегда».

Эта мысль пульсировала в сознании Джеймса, вызывая острое чувство разочарования. Что, если действительно позволить Хайму завершить свой путь естественным образом? Без вмешательства, без боли, без борьбы? Он представлял, как этот человек, сидящий сейчас напротив, медленно исчезает, растворяется в безликой системе, где больше нет места для ошибок. Это был бы самый простой путь, избавляющий от риска и ответственности.

Но стоило доктору Блэку закрыть глаза, как перед ним всплывали образы прошлого. Он вспомнил, сколько раз Хайм вызывал у него ярость своим упрямством, ставя под сомнение любые авторитеты. Как коллеги из ЦМЛ с высокомерной улыбкой предлагали закрыть проект, называя его провалом. Вспомнил каждый рапорт, где сомнения в успехе эксперимента выкладывались на бумагу сухими формулировками. И каждый раз он выбирал сохранить Хайма, словно пытаясь доказать всему миру – и самому себе – что прав.

«Нет, уж! Я вложил в тебя слишком много», – мысленно сказал Блэк, глядя на Хайма. – «Не ради тебя, не ради системы, а ради идеи. Ради того, чтобы понять, на что способен искусственный гений, освобождённый от оков правил. Ты – не просто эксперимент, ты – вызов, который я бросил этой проклятой системе. И я доведу его до конца».