Введя Асю в зал, он с удовлетворением отметил враз наступившую напряженную тишину. Он был вовсе не против закончить на этом торжественную встречу прибывающих, но за спиной вновь хлопнула входная дверь. Оглянувшись, он вынужден был приложить немалые усилия, чтобы сохранить на лице спокойно-радушное выражение: в дверях стояла Лилия – как всегда, в чем-то неопределенно-элегантном и ярком. Она все же заметила промельк напряжения на его лице и весело поинтересовалась:

– А что, разве меня не звали? Ну что уж теперь поделаешь, я здесь. Придется тебе смириться, Тимоша.

Едва заметно скривившись в ответ на «Тимошу», он радостно раскинул руки и пошел ей навстречу:

– Да что ты, голубушка?! Я просто и надеяться не мог…

– Интересно, кого же ты только что встречал, если я по инерции голубушкой стала? – любопытно прищурилась Лилия и оперлась на руку Тимофея. – Ладно, хватит упражняться в остроумии. Веди к столу, хозяин.

Появление Лилии в гостиной произвело не меньший эффект, чем приход Аси: с момента переселения всех ее друзей в Долину на людях ее видели очень редко. Предполагалось, что основную часть времени она живет в Долине со Стасом, хотя точно на этот счет никто ничего не знал: последние три года на Равнине было сравнительно тихо, и третейского вмешательства общепризнанной совести Равнины не требовалось.

Тимофей решил не давать Лилии времени на окончательное овладение вниманием всех присутствующих и провозгласил:

– Прошу наполнить бокалы!

Не слишком привычные к подобной галантерейности дричи и итеры неловко закопошились вокруг стола, разливая напитки и запасаясь закусками.

Когда суета затихла, Тимофей поднял свой бокал и заявил:

– Сегодня исполняется ровно три года, как на Равнине тихо и спокойно. Я хотел бы, чтобы мы все ценили это спокойствие и хранили его как можно дольше. А еще я хотел бы, чтобы мы все помнили, кому должны быть благодарны за все, что имеем и что рискуем потерять каждый раз, когда своим страхом, злостью или скукой вызываем очередную волну смертей, – он выпил бокал до дна, поставил его на стол и повернулся к висевшему за его спиной бронзовому знаку.

Окружающие затихли, с любопытством наблюдая за тем, как Тимофей, благоговейно глядя на солнышко, медленно воздел руку к нему, затем коснулся лба, а потом груди в районе сердца. Закончив сей ритуал, он вновь повернулся к столу и торжественно поцеловал висевший у него на груди знак.

Через несколько секунд он вроде бы как встрепенулся, смущенно оглядел присутствующих и неловко улыбнулся:

– Простите меня, пожалуйста, вас это ни к чему не обязывает, – и уставился в тарелку.

Первой не выдержала Ульяна Петровна:

– Тимофей, ты в порядке?

Он поднял на нее светлый взгляд:

– Я уже давно в порядке – с тех самых пор, как понял, что происходит и что должно происходить.

Оказалось, что Лилия сидит прямо напротив него, и он мимоходом поймал ее язвительно-восхищенный взгляд. Пауза затягивалась, и Тимофей с внутренним содроганием ждал чьей-нибудь подачи.

Наконец откуда-то с дальнего конца стола донесся чей-то дрожащий от сдерживаемого возбуждения голос:

– А что должно происходить?

Отлично. От этой печки уже вполне можно начинать плясать.

– Вы же все понимаете: в полной мере это может знать только Галилей… Спасибо Стасу, – и он отвесил уважительный поклон в сторону хранившей молчание Лилии, – он доказал, что Галилей жив и по-прежнему охраняет наш покой и благополучие. Важно, чтобы мы ему не мешали.

Он замолчал и начал сосредоточенно жевать. Гости тоже послушно занялись своими тарелками, но было совершенно очевидно, что их терпения хватит ненадолго.