«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», – подумал он и зашагал быстрее. И стали перемещаться, приближаясь и увеличиваясь, постройки. Открылись тут и там кривенькие, но плотные ряды поленниц. Где-то скрипнул ворот над колодцем, вторила ему, но другим голосом – жалобно – чья-то дверь. Гулко, тревожно потянула голос корова.

– Сколько жизни в этой угрюмой серой глуши! – сказал путник, и сам удивился своему голосу, таким вдруг незнакомым он ему показался.

И пока он рассматривал деревеньку, к которой приближался, пока вслушивался в звуки, долетавшие до него, – его догнала телега, которую, обреченно склонив голову, тащила через дорожную грязь страшная, худая лошаденка. Отпрянув от неожиданности в сторону и чуть было не упав, путник остановился. И он, и лошадь молча таращились друг на друга.

– Откуда путь держишь, мил человек? – раздалось сбоку от путника, и небольшой рябой мужичонка вдруг возник рядом с ним.

– Из Москвы, – через паузу ответил путник.

– Из самой Москвы! – больше удивившись, чем переспрашивая, воскликнул мужичок.

– Да.

– А куда, коли не секрет?

– В Санкт-Петербург, – ответил путник.

– Вона!

Мужичок с прищуром и без того маленьких глаз, выражая этим сомнение, оглядел путника с ног до головы.

– Давно ли? – спросил так, для дела.

– Что?

– Топаешь, говорю, давно ли?

– Да как вам сказать… А что?

– Уж больно одежка на тебе чуднáя, не нашенская. И сума за спиной. Да и сам ты какой-то чудной, шутейный. Одет не ко времени. Иноземец, что ль?

– Да нет, русский я. Шумилов моя фамилия, Сергей Михайлович.

– Ну, вот! – заключил мужичок. – Говоришь по-нашему, чисто. С приговором каким-то, должно, московским, а?

– Наверное.

– Ну, залазь, подвезу.

– Спасибо.

Шумилов залез на телегу, умостился между двумя вязанками хворосту, рюкзак положил на колени. Заскрипела, затряслась безрессорная Русь под ним.

– Ты, небось, голодный? – спросил мужичок.

– Пока нет, – ответил Шумилов.

– Ну, то пока! Гляди: солнце на закат легло. Куда тебе идти-то? Не станешь отпираться, так и заночуешь у меня. Вона, с самого краю, мой дом стоит. То-то Мария обрадуется со свежим человеком поболтать! Она у меня баба говорливая, но беззлобная. Так чего, едем?

– От ночлега не откажусь, – ответил Шумилов, и робкая улыбка оживила его сомкнутые губы.

– У нас был сынок, навроде тебя, высокий да ладный, – вдруг с грустью в голосе сообщил мужичок. – Семь годков, как не стало. Погиб Афанасьюшка наш на войне-то. В проклятой польской земле его косточки остались. Так и живем с бабой – вдвоем, стало быть.

До самого подворья, небольшого и чисто прибранного, молчали. Растаскивая в стороны створки ворот, связанных из ивняка крест-накрест, мужичок вдруг сообщил:

– Никифором меня зовут. Лыковы мы. А ты, стало быть, Сергий? Ну, заходи, что ли.

– И последний вопрос, – сказала ведущая, заученно растягивая губы. – Наши телезрители сегодня узнали много интересного о вашей коммерческой деятельности, о вашей благотворительности. Это безумно интересно и, я думаю, вызывает у людей настоящее уважение к вам, как к одной из самых успешных бизнес-леди России. Скажите, а как вы проводите свободное время? Что вы читаете? Кто ваш любимый литературный герой?

– Это уже не один, а целых три вопроса, – улыбнулась Алла Геннадьевна в ответ. – Но я отвечу. Свободного времени, как вы понимаете, у меня практически нет. Это первое. Что я читаю? Хорошие книги. Люблю мировую классику. Современные авторы… они как-то не дотягивают. А любимый герой – и это, наверное, вызовет некоторое недоумение – не кто иной, как Остап Бендер. Да-да, я поясню. Во-первых, это непревзойденный эрудит и остряк. Во-вторых, это нежный и, вместе с тем, грустный романтик. В-третьих, это человек, по-настоящему чтивший уголовный кодекс. И, наконец, я так же, как он, хочу в Рио-де-Жанейро! Но некогда, увы, некогда!