Между тем Заруцкий, услыхав, что ополчение двинулось от Ярославля, собрался с преданными ему казаками, то есть почти с половиной всего войска, стоявшего под Москвой, и двинулся в Коломну, где жила Марина с сыном. Взяв их и разгромив город, он двинулся в рязанские области, обозначая свой путь грабежом и разорением, и остановился в Михайлове. Казаки, оставшиеся с Трубецким под Москвой, отправили атамана Внукова в Ростов просить Пожарского идти поскорее под Москву. Нужно, впрочем, сказать, что это посольство имело еще другую тайную цель: казаки хотели разведать, не затевает ли ополчение чего-нибудь против них.

Но Пожарский и Минин обошлись с Внуковым и товарищами его очень ласково, одарили их деньгами и сукнами и отпустили под Москву с известием, что идут немедленно, и действительно вслед за ними двинулись через Переславль к Троицкому монастырю[13].

Прибыв к Троице, встреченное с великой честью ополчение 14 августа расположилось между монастырем и Клементьевской слободой. Это был последний стан до Москвы, предстояло сделать последний шаг, и ополчением овладело раздумье: все были «в великой ужасти, как на такое великое дело идти». Боялись не осажденных поляков, не гетмана Ходкевича – боялись казаков. Пожарский хотел стоять в Троицком монастыре некоторое время, желая укрепиться с подмосковными казачьими таборами, чтобы друг на друга зла не умышлять. В самом ополчении встала рознь: одни хотели идти немедленно под Москву, другие не соглашались на это, говоря, что казаки манят князя Пожарского под Москву, для того чтобы погубить его так же, как Ляпунова. Но скоро из Москвы явились дворяне и казаки с вестью, что Ходкевич приближается и скоро будет в Москве. Пожарскому было уже не до уговора с казаками. Послав наскоро перед собой князя Туренина с отрядом и приказав ему стать у Чертольских (Пречистенских) ворот, он назначил 18 августа днем выступления всего ополчения к Москве.

В день выступления сердца ратных людей – от Пожарского до последнего человека – были исполнены тревожных чувств. Отпев напутственный молебен у Чудотворца и благословившись у архимандрита, ополчение выступило из монастыря; монахи провожали их крестным ходом. И вот когда ратники двинулись по Московской дороге, сильный ветер подул им навстречу от Москвы. Дурной знак! Сердца упали от нехорошего предзнаменования. Со страхом и тревогой подходили ратники к образам Святой Троицы и Сергия и к архимандриту, стоявшему на горе Волкуше и кропившему их святой водой. Но когда этот священный обряд был кончен, ветер вдруг переменился и с такою силой подул в тыл войску, что всадники едва удержались на конях. Тотчас же все лица просияли, везде послышались обещания: «Умрем за дом Пречистой Богородицы, за православную христианскую веру!»

Пожарский предупредил Ходкевича и 20 августа подходил к разоренной столице. Время склонялось уже к вечеру, когда, не доходя пяти верст до Москвы, ополчение остановилось на реке Яузе. Посланы были отряды к Арбатским воротам – разведать удобные места для стана. Когда они возвратились, исполнив поручение, наступила уже ночь, и Пожарский решился провести ее на том месте, где остановился. Трубецкой беспрестанно присылал звать Пожарского к себе в стан, но воевода и вся рать отвечали: «Отнюдь не бывать тому, чтоб нам стать вместе с казаками».

На другой день утром, когда ополчение подвинулось ближе к Москве, Трубецкой встретил его со своими ратными людьми и предлагал стать вместе в одном остроге, расположенном у Яузских ворот, но получил опять прежний ответ: «Отнюдь нам вместе с казаками не стаивать».