Мимоза. Литературный сборник Ирина Ходыкина, Дин Спейс
«– Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!
Повинуясь этому жёлтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошёл по её следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдёт, и я никогда её более не увижу…
И, вообразите, внезапно заговорила она:
– Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчётливо помню, как прозвучал её голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от жёлтой грязной стены. Я быстро перешёл на её сторону и, подходя к ней, ответил:
– Нет.
Она поглядела на меня удивлённо, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука, а? Вы, конечно, скажете, сумасшедший?
– Ничего я не говорю, – воскликнул Иван и добавил: – Умоляю, дальше!
И гость продолжал:
– Да, она поглядела на меня удивлённо, а затем, поглядев, спросила так:
– Вы вообще не любите цветов?
В голосе её была, как мне показалось, враждебность. Я шёл с нею рядом, стараясь идти в ногу, и, к удивлению моему, совершенно не чувствовал себя стеснённым.
– Нет, я люблю цветы, только не такие, – сказал я.
– А какие?
– Я розы люблю.
Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она виновато улыбнулась и бросила свои цветы в канаву. Растерявшись немного, я всё-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись, оттолкнула цветы, и я понёс их в руках.
Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила их на мостовую, затем продела свою руку в чёрной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом.
– Дальше, – сказал Иван, – и не пропускайте, пожалуйста, ничего.
– Дальше? – переспросил гость, – что же, дальше вы могли бы и сами угадать. – Он вдруг вытер неожиданную слезу правым рукавом и продолжал: – Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!
Так поражает молния, так поражает финский нож!
Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя, и что она жила с другим человеком, и я там тогда… с этой, как её…
– С кем? – спросил Бездомный.
– С этой… ну… этой, ну… – ответил гость и защёлкал пальцами.
– Вы были женаты?
– Ну да, вот же я и щёлкаю… на этой… Вареньке, Манечке… нет, Вареньке… ещё платье полосатое… музей… впрочем, я не помню.
Так вот она говорила, что с жёлтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец её нашёл, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь её пуста.
Да, любовь поразила нас мгновенно. Я это знал в тот же день уже, через час, когда мы оказались, не замечая города, у кремлёвской стены на набережной.
Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. На другой день мы сговорились встретиться там же, на Москве-реке, и встретились. Майское солнце светило нам. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
Ирина Ходыкина
Тюльпан с характером
Фото Ирины Ходыкиной из личного архива, «Натюрморт из роз, тюльпанов, подсолнуха и других цветов в стеклянной вазе с пчелой, бабочкой и другими насекомыми на мраморном выступе», масло, холст, художник Ракель Рейш, 1710 год
Неля услышала, как ключ провернулся в замочной скважине и щёлкнул засов. Это означало, что Славик вернулся с работы. Сегодня он задержался и приехал домой позже обычного. У Нели было на час больше времени, чтобы спокойно порисовать, но это не помогло – цветы у неё не получались. Пока любимый разувался в коридоре, художница бережно сложила все карандаши в коробку и потянулась к альбому. Захлопнула его перед самым носом у Славика.
– Нет прогресса? – догадался тот. Его длинная худая тень нависла над столом и замерла в беззвучном сочувствии.
– Ни малейшего! – вздохнула Неля. – Ничего не получается! Я сегодня даже до цветочного рынка дошла. Смотрела на букеты, смотрела. Не помогло.
– А я после работы заезжал к бабушке. Вот что я у неё выпросил, – Славик достал из портфеля пластиковую папку, осторожно вытянул из неё лист и положил поверх альбома. – Вдруг поможет!
Неля взяла в руки картинку, покрутила. Это была старая цветная репродукция с изображением роскошного букета в стеклянной вазе. Вырезка то ли из книги, то ли из журнала, наклеенная на серый, дешёвый картон.
– Эта картинка живёт у бабушки в серванте, страшно сказать, сколько лет.
– Интересная. Не подписана. А кто художник, бабушка случайно не помнит?
– Она с трудом помнит, что было вчера, – отмахнулся Славик. – И вообще-то она не любит, когда в серванте что-то меняется. Но я сказал, что тебе очень надо для вдохновения.
– И она разрешила взять?
– Ага! Говорит, хорошая она, – твоя Неля-Ракеля, коса длинная, глазища умные! Если для неё, то бери! Но, чур, с возвратом!
– Почему Ракеля?
– Не знаю… У неё для каждого прозвище есть. Я вот, например, у неё Рокфеллер.
– Ну, это понятно, ты в банке работаешь.
– А деда она звала февралём. Он был маленького роста, ну и по характеру человек суровый. А мама уже много лет для неё Изаура.
– Изаура, – прошептала Неля. – Значит, мне ещё повезло.
– Повезло, Неля-Ракеля, – подтвердил Славик. Он взял репродукцию и поставил на подоконник. – Хватит на сегодня? Завтра поймаешь своё вдохновение. Пойдём на кухню, чего-нибудь поедим?
– Спасибо, Славик! – сказала Неля, покосившись на подоконник.
– Пожалуйста! – отозвался тот. – А ты ещё не хотела переезжать.
Неля действительно не хотела. От родителей ей было легче добираться до института, а кроме того, ей нравилось рисовать именно дома, в своей комнате. У Славика она оставалась по праздникам и выходным. Только после защиты диплома, когда тот уже настаивал, Неля серьёзно задумалась. Как-то утром в субботу Славик прямо при ней затеял перестановку. Полностью освободил от своих бумаг письменный стол, весь до последнего ящика, и передвинул его к окошку.
– Вот! Теперь это твой стол! Здесь можешь рисовать хоть с утра до ночи. Сколько хочешь!
Сейчас Неля обнимала Славика, и ей даже не верилось, что она столько времени раздумывала о переезде. Теперь ей казалось, что они всегда вот так жили вместе. И даже тот факт, что цветы у неё не получались, Нелю не расстраивал. Верилось, что воображение проснётся, и они обязательно нарисуются.
Время между тем поджимало. На следующее утро Неля, закрыв за Славиком дверь, направилась прямиком к столу и достала из верхнего ящика пачку метафорических карт с животными. Две недели назад заказчик дал ей этот набор для примера: «Неля, нам нужны такие же, только с цветами. Но какими-нибудь необычными, магическими, что ли… с характером! Чтобы у человека при взгляде на них возникали разные эмоции и ассоциации. Понимаешь? Это будет конкурс. Мы подключили десять художников. Каждый напишет три цветка, любых по своему желанию. Чьи больше понравятся боссу, тому он и отдаст проект».
«Цветы, что может быть проще», – подумала тогда Неля, а на деле никак не могла к ним подступиться. Бутоны получались у неё обычными, бесхарактерными. Даже её любимый тюльпан! Неля потянулась за карандашами, но помедлила и взяла с подоконника «старинный букет». Каких цветов только не было в той стеклянной вазе, и, что самое интересное, все они выглядели роскошно! И розы, и пионы, и фуксии, и подсолнух, который от тяжести выпал из букета и склонился головой к мраморному столу. Но особенно хорош был тюльпан по центру – белый с розовыми, местами почти фиолетовыми прожилками.
Вообще-то, к натюрмортам Неля всегда относилась прохладно, но в музеях и книжках насмотрелась на них достаточно, чтобы выдать вслух своё экспертное заключение: «Сто процентов – Голландия, семнадцатый век». В том, что букет был старинным, она нисколько не сомневалась: фон картины, как и у многих антикварных полотен, давно потемнел от времени. Стиль, манера исполнения, ну и, конечно, тюльпан – всё намекало на родину художника. В голове даже закрутились знаменитые имена. Неля нырнула в телефон и забила в поиск: «Букет цветов, голландский художник, семнадцатый век». В ответ она получила сетку похожих картинок, но ни одна из них не совпадала со старой иллюстрацией, приклеенной на картонку. Нигде не появлялся такой же букет. Неля покачала головой и принялась расширять границы: «восемнадцатый век», «немецкий художник», «шестнадцатый век». Что она только не пробовала, всё без толку.
– Так! – сказала Неля, прихлопнув ладонями по столу. – Мистика какая-то! Загадка! Вот что, безымянный и очень талантливый мастер, у тебя вышла чудесная картина, но я этот тюльпан напишу совсем по-другому.
