Уроки реального жизненного политеса всегда усваиваются довольно быстро. Скоро вслед за Люси в туалет пудрить носики все коралловые рыбки единодушно поднимались всей стаей, сразу и резко уходили в отрыв, словно вспугнутые акулой или муреной какой-нибудь. Напоминало при взмахе крыла коршуна и отчаянно вспорхнувшую стаю облезлых голубок. Точно такой же слаженной динамо-машиной в полном составе и строго по ранжиру они возвращались и обратно. При этом никто не отставал, в сторону не рыпался, субординацию не нарушал, пытаясь прежде всего не выпасть из общего магнетизирующего силового поля. Особо страшненькие подружки старались далеко от Люси не отставать не только при спонтанных походах в клозет, но также к гардеробу, курилку, в кино, театр или даже на первое свидание с очередным прыщавым принцем из подворотни. Сколько раз так бывало: сама Люси обнимается или даже в пробном режиме целуется с ним где-нибудь в полутьме, а её подружки, словно рыбки лоцманы, неутомимо нарезают круги поблизости, ловят сыплющиеся от парочки искры и крошки высекаемых чувств. Вдруг перепадут и им, ежели Люси не понравится и она отбросит в сторону что-то не то ляпнувшую кандидатуру.

Опытным путём самые продвинутые из подружек довольно быстро установили, что волшебно преобразующее воздействие стопроцентно парализующих парней Люсиных чар чаще всего заканчивается на дистанции примерно метров в пять-шесть от неё. Иногда чуть больше, если света бывало немного, или меньше, если освещение включалось слишком ярким. Впоследствии, с годами, дистанция поражающего воздействия Люсиного присутствия постепенно сокращалась, пока совсем не захлопнулась на неё саму, да так там и осталась, больше не высовываясь. Но на нет так всё же и не сошла. Но о том отдельный разговор.

В медицинском универе Люси училась вполне самостоятельно и весьма неплохо. По её аккуратным конспектам лекций, с положенными отступами между строками и абзацами, схемами, таблицами, тщательными рисунками цветными фломастерами человеческих органов и тканей можно было выучить не одно поколение будущих врачей. Родителей своих в сессии и между ними она не грабила, деньгами ненасытных профессоров не кормила, собой не торговала. Впрочем, те преподы на мзду почти не намекали, всё же иногда пытаясь оказать симпатичной, вполне успевающей студентке некоторые пробные знаки внимания, а вдруг прокатит. Но быстро прекращали это делать, потому как видели – девочка чрезвычайно серьёзная, мух от котлет всегда отделяет, пришла именно за знаниями, их и получает. Хотя и необычайно красивая. Но та красота со временем пройдёт, отминусуется, а полученная классная специальность останется. Изредка женщины-преподавательницы придирались, но лишь на всякий случай, чтобы не зазнавалась красотка. Снисхождения ей ни в чём не делали, порой спрашивая с неё больше, чем с других, без поводов, но тоже на всякий случай. Однако столь досадные мелочи нисколько не мешали неудержимо развивающемуся, наверно блистательному Люсиному будущему. У неё даже троек в зачётке не было. И это в медицинском! Любой профессор скажет, какая это редкость!

Память у Люси имелась не просто великолепная, а под стать её божьей красоте – внушающая большое человеческое уважение близкое к зависти. Как всякое свойство интеллекта, память ей от мамы досталась. Мёртвую латынь эта студентка хватала как живую, с лёту, запоминая навсегда. Спасибо матери с отцом, вышла Люси не только ростом, лицом, но и во всём остальном хваткими мозгами, быстро всё соображающими и навсегда запоминающими любое знание. Её и в семье воспитывали, не как большинство девочек, в культе золота и драгоценностей, но исключительно в культе знаний и умений. Так что девочка вырастала к реальной жизни во многом не приспособленная, но очень поэтому умная. Что во многом и предопределило большинство её неудач на старте, но позднее и крупных, порою поистине блестящих побед.