– Насколько все было плохо? Депрессия? – спросил Тейт. Боль, исказившая его лицо, была такой острой, что у меня перехватило дыхание.

– Он не был счастлив, – я сделала глоток. На вкус кофе был как канализационная вода. Горький и мутный. Я поставила его на стол. – После первой же встречи мы стали друзьями. Я делилась с ним книгами для чтения, а он оставлял мне короткие рассказы, которые писал сам. Он был мастером слова.

Тейт уставился на меня, как будто мы все еще воюем. Возможно, так и есть.

– Он ненавидел меня, – сказал Тейт. Это был не вопрос, а утверждение.

Я пожала плечами. Это не было неправдой.

Тейт откинулся назад, проведя рукой по точеной челюсти. В нем было что-то очень темное и декадентское. Как будто под его прекрасной кожей, невероятно светло-серыми глазами, соблазнительным ртом и телом, над которым он так усердно работал, скрывался один лед.

– Он считал, что это я разлучил их с Терри, – сказал Тейт скорее себе, чем мне. Он называл его Терри, а не папой. Меня это почему-то не удивило. Все лучше, чем донор спермы.

– А разве это было не так?

Тейт нахмурился.

– Через пару лет после смерти матери Келлана Терри позвонил мне в четыре утра. Заявил, что не потянет воспитание ребенка. Он просто не был создан для родительских обязанностей. У него была дилемма – высадить Келлана у моего дома или отправить в школу-интернат. Я не был близок с Келланом – мы сводные братья, и между нами была разница более десяти лет, – но знал, что ему очень больно из-за случившегося с его мамой. Я только начинал учебу в ординатуре, безумно много работал. Но не мог позволить Терри бросить парня в каком-то модном колледже на севере штата. На следующий день я разорвал договор аренды своей квартиры, нашел дом на одну семью, который только мог себе позволить, и забрал Келлана. Наш донор спермы высадил его у моего дома по пути в Майами, где его ждала вечеринка с европейской моделью, которая пообещала отсосать ему за небольшую роль в одной из экранизаций по его книге. Спойлер: роль она не получила.

Его слова искромсали меня на источающие боль ленты, и мое тело сложилось, как оригами. Я попыталась скрыть кашель за глотком отвратительного кофе. Келлан этого не знал.

– Почему ты не объяснил это Келлану?

– Ложь причиняет боль. Правда убивает. Его бы уничтожила правда об отце.

– Если ты не хотел его воспитывать, почему же подал на установление полной опеки над Келланом?

Тейт уставился на меня так, словно у меня на голове была ваза с фруктами, и тогда до меня дошло.

Ну, конечно.

– Я этого не делал.

– Так мне сказал Келлан.

– Это сказал ему Терри, – если бы взглядом можно было убить, я бы покинула это место в мешке для трупов. Игра Тейта в гляделки не была шуткой. – Терри всегда умел отмазываться. Нет, если бы пришлось, я бы получил опеку. Так уж получилось, что Терри не проявлял никакого интереса к воспитанию Кела.

Я не могла знать, говорил ли он мне это для того, чтобы выжать как можно больше информации, или это правда от первого до последнего слова. Я знала, что Келлан не был лжецом. Но еще знала, что Келлан был подростком, который мучился от боли. Он смотрел на жизнь сквозь темные очки, испачканные последствиями того, что он был ребенком двух развращенных культурных икон.

– Келлан сказал, что ты отслеживал время, которое он проводил с Терри.

Я сжала губы, но моя обида на Тейта начала рассеиваться, как дым. Все, что он говорил, имело смысл. С чего бы молодой, амбициозный доктор, проходящий ординатуру, был так одержим желанием добиться опеки над своим сводным братом, которого едва знал? В этом не было никакого смысла.