– больше никакой домашки;

– мне больше не прилетит от всяких качков, которые насмотрелись «Эйфории»;[2]

– больше никаких споров о Гарварде или Йеле за ужином (с моими оценками я ни в одно из этих заведений не поступлю, даже если папа пожертвует им три крыла, больницу и почку).

Аргументы против:

– буду скучать по папе;

– буду скучать по своим книгам;

– буду скучать по Шарлотте Ричардс. Примечание: я ее даже не знаю. Ну и что с того, что она хорошенькая? Какого хрена?

Я достал из рюкзака банку «Бад Лайт» и прикончил ее залпом. За время пути пиво вспенилось, пальцы окоченели от холода, да и вообще пора с этим заканчивать. Я как раз собирался это сделать, когда кое-что привлекло мое внимание. Топот ног, поднимающихся по лестнице.

Какого?..

Тейт не знал, что я здесь, но если бы и узнал по какой-то чудесной случайности, то у него была ночная смена в больнице Морган-Данн. А значит, кто-то еще из Сент-Блевотины заметил ту пожарную лестницу. Вероятно, сюда пробралась пьяная парочка, чтобы быстро потрахаться.

Я наклонился вперед, чтобы прыгнуть, пока они меня не заметили, как вдруг услышал:

– Не надо!

Я застыл, не оборачиваясь. Голос был знакомым, но я не мог позволить себе надеяться, потому что, если это она, то у меня точно начались глюки.

Затем наступила тишина.

Я хотел прыгнуть. Я зашел так далеко не только для того, чтобы зайти так далеко, так сказать. Я не струсил. Но мне стало любопытно узнать, что она будет делать дальше, потому что… Ну, потому что она только что попала на дерьмовое шоу.

Человек сзади снова заговорил:

– Crass не торгует толстовками. Они антикапиталисты. Здорово тебе мозги загадили, чувак.

Какого хрена?

Я резко обернулся.

Это была она.

Черт подери, Шарлотта Ричардс собственной персоной.

С густой каштановой челкой, большими зелеными глазами и в наряде в стиле эмо-аниме. Что, по сути, было нарядом в духе американского порно. Клетчатая юбка, футболка AC/DC и гольфы до колен с «Мартинсами».

Она не была ни крутой девчонкой, ни одиночкой. Но была в ней какая-то особая аура. Не знаю. Она вызывала у меня желание узнать ее получше.

Шагая ко мне по неровной черепице, Шарлотта засунула кулаки в карманы куртки.

– Ты сам сшил эту толстовку? Отстой.

Я притворился, что не обращаю на нее внимания, швырнул пустую банку из-под пива в темную пасть школьного двора и, достав из рюкзака следующую, со щелчком открыл ее.

Я взбесился, что она ткнула меня носом в такую херню, даже несмотря на то, что был влюблен в Шарлотту. Люди нашего возраста слишком тупы и не знают, что британские анархистские панк-группы семидесятых не продают мерч. Но, конечно, мне надо было непременно захотеть единственную цыпочку, у которой действительно были мозги.

– Можно мне? – она плюхнулась рядом со мной, обхватив дымоход рукой, чтобы не упасть.

Я уставился на нее. В ситуации в целом не было ничего реального. Она здесь. Разговаривает со мной. Существует рядом со мной. Она, должно быть, знала, что я – социальный изгой. Никто не разговаривал со мной в школе… или вне школы, если уж на то пошло. И это не фигура речи.

Я задумался, как много она знала о моих жизненных обстоятельствах. Хотя какая разница. Я же не собирался с ней встречаться или даже пересекаться завтра утром. В этом прелесть ухода из жизни – не нужно никого уведомлять.

Поколебавшись, я предложил ей «Бад Лайт». Шарлотта чуть ослабила хватку и сделала маленький глоток.

– Боже, – она на секунду высунула язык и вернула мне банку, сморщив нос. – На вкус как подошва.

Я допил пиво, непонятно с чего испытывая чувство превосходства.

– Тогда советую перестать облизывать ноги.