Мама с портнихой переглядываются.

– Откуда что берётся! – загадочно произносит мама.

А портниха преображается на глазах:

– Люблю заказчиц, которые знают, чего хотят! Знаете, есть женщины, которые складками хотят скрыть недостатки фигуры. Но вы-то сложены пропорционально, рост хороший, и осанка. Когда подрастёте, сможете носить любые фасоны, от строгих, до самых экстравагантных, я вам гарантирую. Длину делаем такую?

– Подшейте, сколько сможете, я ведь расту.

– Широкая подшивка – некрасиво, лучше оставим запас на юбке и блузке. Вот здесь распорешь и выпустишь, поняла? И на рукавах сделаем беечки, их потом распустить аккуратно, иголкой, и рукава станут длинней.

Как мама смотрела на меня!

Сказали, фотограф придёт после уроков. Что же делать? Как раз сегодня я забыла дома фартук, а пояс вообще не знаю, куда подевался… Лучше я не буду фотографироваться!

Римма возмутилась:

– Как это? Если тебе не нужны наши фотографии… Мне, например, твоя нужна.

– У меня нет фартука.

– Я дам тебе свой.

– А ты?

– Обойдусь. И давай, я переплету тебе косички.

Наверно, я не решилась попросить у мамы денег и на эту фотографию.

Римма крайняя во втором ряду сверху, в форме без фартука и без галстука, умное спокойное лицо.

У неё и сейчас такое, когда я жалуюсь ей на свою жизнь. Странно, в детстве – не жаловалась. А она сидит за столом, спокойная и внимательная, слушает и кивает сочувственно.

Я на снимке рядом. Римкин фартук мне маловат и сидит косо, светлые волосы выбиваются на висках из косичек и лежат крутыми колечками, бровки чёрные, лицо строгое и преисполненное собственного достоинства. Надо же!

А вообще – обычная девочка, как все.

Только пишу стихи. Показываю их всем, Лиля Смолякова, она сидит позади нас с Римкой, собирает мои листочки и переписывает в тетрадь.

На той Люсиной фотографии пятого класса, на обороте, аккуратным почерком переписаны наши имена и фамилии. У одной девочки почему-то рядом написано – акушерка. А у меня – поэт! Была, была известность уже в пятом классе!

И катится зима, катится…

Я очень занята – Вовку в садик, музыка, уроки. Конечно, рядом с тетрадью можно положить интересную книгу.

Библиотекарь во Дворце пионеров маленького роста, на неё не надо смотреть снизу вверх.

– Расскажи, пожалуйста, что в твоей голове осталось от этой книги. Ты её проглотила за два дня.

Я пересказываю книгу, в паузах спрашиваю:

– Представляете? – Голос мой дрожит и замирает, будто я сама переживаю эти необыкновенные приключения.

– Понятно. Тебе надо идти в драмкружок. Ты занимаешься самодеятельностью в школе?

Театр ещё только стучался мне в душу. Чёрная тарелка репродуктора никогда не выключалась, моё поколение выросло на прекрасных передачах, как нынешнее растёт на боевиках. Вся внутренняя культура из этой тарелки, не считая книг, конечно. Особенно театр у микрофона – я могла простоять целый спектакль с веником в руке!

Но я ещё не знала своей Судьбы и ходила по коридорам с высокими дверьми, как тогда, в Грозном, во Дворце культуры.

– Я всегда читаю стихи на школьных праздниках. А в драмкружок не могу, я хожу на музыку.

В тот выходной на кухне было особенно шумно. Мама с тётей Шурой обсуждали, что готовить на обед.

– Фаршированная рыба украсит любой стол, – громко говорит тётя Шура. Ещё стол украшала непривычная для нашего дома бутылка. Может, её принёс гость?

Помню, как радушно угощала его тётя Шура. И плотную его фигуру, когда он вставал из-за стола. Меня потрясло само его появление в нашем доме, в папином доме, в жизни нашей семьи.

Он приходил каждый день после работы и сидел допоздна с мамой за столом, иногда они уходили куда-нибудь или тихо разговаривали у неё в спальне. Я стала приходить позже и позже, но меня никто не искал, моего отсутствия не замечали.