– Ты и сейчас его ведешь?

– Временами.

– А я вот никогда не вел дневников.

Вадим чувствовал себя неуютно в разговоре о другом. Такие разговоры были для него формой благотворительности, а меценат мог позволить себе иногда быть бестактным.

Лиза не любила говорить о времени, проведенном в клинике – просто потому, что не о чем было говорить. Все, что можно было сказать, записано. А что не записано – неважно.

Опостылевшая рутина серых офисных будней сменилась на успокаивающую рутину пастельных больничных стен. И поначалу ничего не хотелось делать, рутина казалась тотальной, пока не был найден выход на кончике собственного пера.

Пока жизнь не была расцвечена вручную, придумана заново.

Были заброшены работа в банке и диплом экономиста «Вышки», и Лиза отправилась изучать философию в РГГУ. Неспешное чтение многообещающих текстов и магистерская диссертация, посвященная взаимному влиянию Фридриха Ницше и Лу Саломе. Не имея необходимости зарабатывать на жизнь, Лиза могла себе позволить этот вид добропорядочного безделья.

– Еще кофе?

– Пожалуй.

– Не знаю, была ли у меня депрессия – наверное, была, она же у всех бывает, – задумался Вадим.

– Поверь, если она у тебя была, ты бы не забыл об этом.

– И что тебя пугало больше всего в этом состоянии?

– Чужой оптимизм.

– Чужой оптимизм? Тебя пугали радостные люди? Не понимаю, обычно же боятся чего-то ужасного: смерти там, темноты, пауков, – есть множество фобий.

– Фобии – это у нормальных людей. У меня страхов нет.

– Я вот, например, боюсь воды, – продолжал Вадим увлеченно. – Открытых водоемов, и плаваю плохо. Только ты не говори никому.

– Не говорить? А почему ты это делаешь секретом?

– Просто, не знаю…

И он действительно не знал. Он не знал, почему это так важно – предстать в глазах окружающих хорошим пловцом.

«Есть смысл скрывать свои уязвимости, если ты супергерой, – подумала Лиза. – А если нет, то рассказ о них приближает к другим людям. Людей тешат мысли о чужих недостатках».

Вадим не был супергероем, но хотел им казаться. Производить впечатление, – вот чего он действительно желал. Брать улыбками, срывать аплодисменты. Он хотел ревущий спорткар, брендовые шмотки, инстаграм, вызывающий зависть и лайки. Сфотографированный успех.

Вадим не занимался бизнесом, он лишь играл бизнесмена и как актер требовал, чтобы ему восторженно кричали «Верю!», а не вчитывались в бизнес-план.

– Я знаю, почему ты делаешь свой безобидный страх секретом, но не скажу.

– Иногда ты меня пугаешь, – сказал Вадим не без кокетства.

– Надеюсь, у тебя не разовьется фобия на этой почве?

Но в случае с Вадимом фобия была вероятнее любви. Любить он не умел, этот человек холодной страсти, что не мешало ему становиться объектом чужой любви.

Ухаживания для него были лишь ритуалом: он был танцор, который считает про себя.

Но Лизе было все равно. Она могла его домыслить, она могла его придумать, и иногда казалось, могла и воплотить. Его холодность развязывала ей руки. Его не нужно было жалеть – неспособных к любви не жалеют. Однажды его пришлось бы оставить, но Лиза предпочитала не думать об отдаленных временах.

– Как твой бизнес?

С недавнего времени лицо Вадима в ответ на этот вопрос перестало озаряться усталым оптимизмом – вот уже полгода он не мог найти инвестора на свой проект. Его небольшое детище было прожорливым существом, уже поглотившим два некоммерческих гранта. Настало время для коммерсантов, но они не шли. Вадим проводил по две презентации в неделю, но все безрезультатно. Никто не спешил приносить сакральных жертв.

– В этой стране невозможно заниматься инновациями, – заныл Вадим.