Когда вот только? Скоро мне придется вернуться в потрясающий и захватывающий дурдом моей реальной жизни. Я заберу у Марата телефон, встречусь с ассистентом и буду несколько месяцев разгребать последствия своеобразного отпуска. От одной мысли об этом стало грустно.

Вроде бы я кишки десять лет узлами затягивал, дабы достичь того, что имел сейчас. Успех, деньги, уважение, востребованность. Популярность у баб, чего уж греха таить. В универе я был странноватым прыщавым очкариком-ботаником. Став крутым ботаником, я сделал операцию на зрение, перестал жрать всякое дерьмо, отчего очистилась кожа, приоделся в кутюрные шмотки. Все это казалось мне мечтой, которая сбылась. Но сейчас моя мечта превратилась в тяжкий груз, который я сбросил, оставшись просто Димой. Без машины, без апартаментов в центре, без пальто от кутюр. Просто Дима с рюкзачком, тысячей рублей на карте, с пожелтевшим фингалом под глазом и бомжеватой трехдневной щетиной.

Почему Ника возилась со мной таким?

Почему я сейчас возился с ней?

И где вообще черти носят Машку, когда мне нужна хотя бы моральная поддержка третьего лица?

Конечно, ответов на эти вопросы с неба не свалилось, и я снова открыл «Дары Смерти». Но почитать не вышло, потому что дверь заскрипела, возвращая в дом блудную соседку. Я тихонько вышел из комнаты, встречая Марию в прихожей.

- И где нас носило? – не постеснялся нагло поинтересоваться я.

Маша замерла на миг, обожгла меня адским взглядом. Странно, что я от него не сгорел заживо. Спасибо, Господи, что не дал этой ведьме пирокинеза. Отмерев, соседка скинула шапку и потянула вниз молнию на сапоге.

- Носило нас примерно там же, где и тебя, Довлатов. Станция метро «Не твое собачье дело». Район «Большое отвали».

Крыть было не чем, и я признал:

- Да, я там бывал.

- В честь чего ты играешь в следователя? – поинтересовалась Маша, разувшись.

Я приложил палец к губам, прося говорить тише.

- Там Ника заболела. Спит.

- А-а-а, - тут же перешла на шепот Маша. – Пожрать есть чего?

- Супец сварил. Будешь?

- Конечно. Только руки помою. Готовь тарелку и рассказ о нашей неугомонной Мышильде.

Я козырнул и отправился на кухню. Через пять минут мы с Машкой вдвоем уже хлебали суп. Я все рассказал ей про Нику.

- Вообще, не удивил, Диман, - откликнулась Машка рецензией на мою отчаянную исповедь. – Я сама сто раз Нике говорила, что ее куртка – это приманка для гриппа. Странно, что в прошлом году она не схватила никакой заразы. Я еще удивлялась. Не желаю ей зла, конечно, но так безответственно относиться к здоровью… Нет, правда, я думала, что она какая-то закаленная. Оказалось – ей просто везло. Прошлая зима еще теплая была. Не представляю, как она в морозы будет до метро и автобусов бегать. Но свои мозги в чужую голову не вставишь.

Я чувствовал, что у Маши тоже накипело. Она давненько копила все эти мысли, и я оказался первым, кому, оказалось, можно вывалить все это оптом.

- Хочешь сказать, она и зимой так ходит? – не поверил я.

- Не хочу я говорить, потому что это ужас. Но – да.

- У нее зимних вещей что ли нет?

- Есть куртка какая-то, но она ей не нравится. Большого размера что ли? Ника похудела, как в Москву переехала.

Я вспылил и сам повысил голос:

- Похудеешь тут. Все на коня своего чертового спускает.

Маша зашикала на меня, и я сжал губы.

- Это ненормально! – заявил я возмущенно, но тихо.

- Кто бы спорил. Только Мышь упертая. Не сказать, что упоротая. С одной стороны, она на работу не ходит, ей вроде и без надобности полную экипировку иметь. Но это все-таки Москва, а не Алания какая-нибудь.

- Хочешь сказать, что она не купит себе куртку даже после вот этого вот, - я кивнул на нашу комнату, где спала больная Ника.