В этот момент мне успокоиться нужно, только это самое спокойствие никак не приходит.

– Слушай, где твои родители?

Она замолкает. Улыбка пропадает с ее лица. А пальцы пытаются сцепиться в замок, но получается так же хорошо, как и у меня читать правдивую информацию о детдомовцах.

– Отказались, – отвечает она тихо, вперив в меня свои большие глаза.

– Вот так просто?

– Ну да.

Снова эта легкость в ее голосе, снова безмятежность. Почему такие вещи произносятся так обыденно? Словно в этом нет ничего странного или необычного.

– Как родные люди могли отказаться?

– Не родные, приемные, – поясняет Ева. – Они взяли меня из приюта, а через полгода вернули обратно, потому что меня ударил один козел в школе, и я сдачи дала. Им не нужна неадекватная дочь.

– А что с твоими настоящими родителями?

– Не знаю. В личном деле написано, что они умерли, когда я была маленькая, но я их совсем не помню.

Вот и дилемма. Я недавно хотел создать семью, а у нее этой семьи как таковой нет.

– И как ты живешь?

– Ты так говоришь, как будто я инопланетянин из космоса. Отсутствие родителей это не конец света. Жила как-то без них, и сейчас проживу, – отмахивается девчонка, глядя на бутылку йогурта. Рассматривает изображения спелого яблока и груши, словно никогда в руках эти фрукты не держала.

А я вижу, как легко подрагивают ее пальцы, как глаза, не двигаясь, смотрят на упаковку. И сама она толком не шевелится, лишь глубоко вдыхает и выдыхает воздух.

Как бы она ни отрицала, факт остается фактом. Все видно невооруженным взглядом. Даже мне – постороннему человеку, который встречает девчонку третий раз в жизни. Но при этом создается впечатление, что встреч до этого было больше. Что мы встречались чаще. И встречи были плодотворнее. Будто в другой жизни виделись.

Сидели так же друг напротив друга и рассказывали о своей судьбе. Она так же смотрела на меня то укоризненно, то отчаянно, то с любопытством, так же облизывала пальцы, когда пролила немного йогурта. Ребенок. Такой еще ребенок.

Создается впечатление, что именно этот ребенок, переживший больше, чем обычный взрослый человек, искренне, без желания «быть в теме», скажет в любой сложной ситуации: «Я тебя понимаю».

И в моей тоже…

– А я бесплоден, – легко выпаливаю новость, которая однажды повергла меня в шок.

И мы снова долгое время молчим. Ева резко прекращает пить йогурт, закрывает крышкой бутылку и, внимательно взглянув на меня, произносит:

– Абсолютно бесплодных не бывает.

– Бывает, как видишь.

– Есть же другие варианты?

– Лечение. Но вряд ли это принесет какие-то плоды.

– Серьезно? – снова выгибает бровь и смотрит на меня как на умалишенного. – Это говорит известный художник, который с самых низов карабкался на вершину вашего гребаного Олимпа?

– Тебе не понять.

– Слушай, мы уже это проходили. Не бывает безнадежных случаев. Либо ты борешься за эту возможность, либо тебя устраивает, что в обойме только холостые…

– Ева!

– А что? – вопит она. – Думаешь, я не знаю о пестиках и тычинках? Мы это в девятом классе проходили. Проблему лучше решай!

Решать? А что тут можно решить? Любимая женщина бросила и быстро нашла замену, а страшный диагноз вряд ли что-то изменит. Я ничего не смогу с этим поделать. Может, со временем перестану «стрелять холостыми», но сильно сомневаюсь, что из этого лечения что-то получится. Может, попытаться?

– Ну что, Ева, пора делать уколы, – к нам заглядывает молоденькая медсестра. – На выход, папаша.

И чего они папашей меня называют? Я такой старый, что ли? У нас разница лет пятнадцать, не больше!

– Мне пора, – опускаю свою ладонь на ее. Она слабо сжимает ее в ответ. Вот и все. Навестил, привез продукты. И все. Наверное, пришла пора разойтись. Мне пора готовиться к пиару, который мне Эдгар прописал. Только…