И всё же я не могла не сердиться на неё. Сколько будут девчонки из этой семьи морочить моих мальчиков?! Но, конечно, то, что натворила Лёля, с легковесным кокетством её матери не сравнить…

Это как же можно так распуститься, что… Я была очень зла. Но ровно до того момента, пока не узнала, что она пять недель выхаживала Алёшу, что вытянула его буквально с того света. Тут моя душа смягчилась, всё же она окончательно ушла, только когда стало ясно, что он поправляется… когда я узнала насколько тяжелым было положение Алёшки, практически безнадёжным и она одна вытащила его, я перестал так сильно сердиться на неё. Даже если из жалости выхаживала. Чувствуя свою ответственность. Жена всё же… Но что тогда произошло?..

Я решилась было спросить об этом Алёшу, но не успела, когда услышала от него, уснувшего при мне, как он зовёт Лёлю во сне.

Его соседи по палате, увидев моё замешательство, тем большее, что Алёша никогда раньше не говорил во сне, сказали:

– Ох, это каждую ночь. Мы уж привыкли. Как начнёт стонать да метаться, звать её, пока не проснётся с криком…

– Каждый день это кино… Жуть. С тех пор как он её прогнал, всё только хуже.

– Прогнал, значит… – протянула я.

– Что вы! Как и прогнал-то… будто по щекам настегал. Не знаю, может за дело, конечно, но… – охотно делятся со мной соседи по палате.

– А мы полюбили её тут…

И мы полюбили её… Но Лёля, как же могло произойти…

Я позвонила Кириллу. Ругать девочку у меня всё же не хватало духу, но не поговорить с Кириллом я не могла, я должна понять. Это Ивану достаточно быть возмущённым.

Кирилл обрадовался моему звонку и сказал, что приедет в госпиталь. Он звал к себе, но я отказалась, я не хотела застать Лёлю, я не знаю, как и о чём мне говорить с ней, с девушкой, заставляющей так страдать моего внука…

Мы с ним встретились в больничном парке. Кирилл странным образом помолодевший, от того, что похудел что ли, смотрит на меня, улыбаясь. Мы говорим об Алёше, о том, что он поправляется, только спустя несколько минут я, наконец, решилась спросить:

– Что произошло, Кирилл? Как ты мог это сделать?

– Мог и сделал, – бледнея и хмурясь, ответил мой преступный сын. Неужели не осознаёт своего преступления?

– Но ведь…

– Мама, я понимаю тебя, во мне долго боролись два человека, мужчина и отец…

– Кирилл, это не два, это один человек! – перебила я, я возмущена до глубины души: «мог и сделал»! – Ты дал жизнь ребёнку, чтобы потом украсть его душу…

Он поморщился:

– Не надо высокопарных слов… А мне, стало быть, можно было без души…

Мы идём вдоль аллеи, где, несмотря на чувствительный осенний ветер, много таких же прогуливающихся в старомодных больничных пижамах из синеватой фланели. Ветер шелестит листьями, что сохраняются на ветках над нами, а мы – уже опавшими, разгребая их носками ботинок. Как хорошо гулять в такую погоду в шуршащем парке, но как тяжело среди всего этого золотого очарования говорить о том, о чём говорим мы.

– Кирилл, ты взрослый человек, ты вдвое старше…

– «В лета как ваши, живут не чувствами, но головой»?.. – бледнея ещё больше, проговорил Кирилл. – Должно быть, я произвожу впечатление какого-то конченого мерзавца даже на тебя, мама, – он посмотрел на меня. – Но я влюбился в Лёлю с первого взгляда, тому почти шесть лет. Можешь вообразить, сколько я боролся с собой… – мы сели на скамью, с которой он смахнул листья ладонью. – За это время я стал и лучше в сотню раз и хуже… – он наклонился вперёд, глядя перед собой. – Ты не представляешь, на что оказался способен… Я отравил Лёлю, чтобы легче соблазнить… и… – он провёл ладонью по лицу, словно снимая паутину, – я убил этим их ребёнка. Моего внука…