Петр был в Москве. Ходил к нему я часто.

И вскоре он привык ко мне и нам.

Он нас водил и на балы, и на банкеты.

Нас уважали все.

А что балы? Они знакомы были мне давно.

На Родине я также танцевал. Не хуже русских.

Как же прекрасно это было!

Какая прелесть… шуршанье платьев,

Да звон шпор.

Великолепно!

Всем было очень хорошо.

И пир, и вальс у меня были, —

Все, что я помнил, показал.

После прогулки… без соблазна.

Но в эти годы была война.

Назвалась Северной.

Когда попали мы в тот дом в грозу,

Она уж шла.

Был первый год войны.

А у меня случилась неприятность…

Однажды я совсем случайно

Поссорился с каким – то графом.

Это случилось на балу.

Я пригласил на танец даму.

Ей было восемнадцать лет.

Так принято, что в возраст этот

Всех сватать приводили здесь.

Хоть неприятно, но мне странно,

Когда девица хоть юна,

Но ума нет.

Но та, что танцевала со мной в паре,

Два раза со мной покружилась, да и все.

Она вся млела и пылала.

И думала лишь обо мне.

Глаза сияли невесть чем.

Легко потанцевав вдвоем,

Мы графа шибко разозлили.

Ее поклонник – знатный граф, —

Заревновал, увидев нас.

Он подошел к нам, растолкал,

А после грубо заявил:

«Не смей к ней подходить сейчас,

И танцевать»!

«С чего бы это»? – молвил я,

Спокойствие все сохраняя.

А девушка вдруг задрожала,

И за руку взяла Милика.

А граф продолжил наступать:

«Малец! Ты соблазнил мою невесту!

Да как ты смел! Пошел отсюда»!

Откуда взял он, что я делал, —

Не понял я. Ее не трогал.

И не соблазнял, не совращал.

И тут такое… ну что ж, такие нравы.

Ах, как меня он обругал при всех…

Я графа вызвал на дуэль.

Тот уклонялся почему – то.

Я заставил.

И мы условились стреляться

У Москвы – Реки на мостике, и все.

Назначено было и время.

Я рассказал родне об этом и друзьям.

Те ужаснулись, но сказали:

«Ты не погибнешь, ты бессмертен.

Желаем успехов на дуэли».

Часов в семь где – то разбудили.

Я встал, умылся и оделся, взял пистолеты,

Причесался и ушел.

К месту дуэли. Ушел на мост.

Опершись крепко на перила, врага я ждал.

И было даже страшновато.

Кто кого ранит? Интересно!

Вот наконец приехал граф.

А секунданты, причем оба,

Нас умоляли помириться.

Не ожидал, что промахнусь!

Всадил мне граф пулю в ключицу.

Я, прижимая платок к ране,

Упал и потерял сознанье. Ключица ныла.

Для человека может пуля дойти до сердца.

Но не мне.

Мой секундант ко мне рванулся,

Молил меня пошевелиться:

«Милик, Милик, очнись»! – твердил он.

Да я не слышал. Лицо бледно. Но я дышал.

«Он ранен в грудь, и тяжело!

Что ты наделал, граф проклятый?!

Ты просто парня умертвил! Убил такого молодого!

Почти что юношу! Ему на вид лет почти двадцать!

Он слишком молод! Какой это позор и ужас…

Такого ты убил красавца»… – возопил он.

Меня он в одеяло завернул, на руки взял

Да и уехал.

«Очнись, Милик! Ну же, очнись»! —

Я наконец пошевелился.

«Ты выжил чудом»!

«Да, я выжил» – и голова упала на седло.

Никто не знал, что я бессмертен,

Хоть рана принесла бы смерть.

Глубокая она, и слишком.

Меня к товарищам внесли на одеяле.

А те сказали секунданту:

«Оставьте Милика у нас. Мы его сразу

Похороним».

Мой секундант пришел прощаться.

Он на колено встал, сказал:

«Спокойно спи в земле, мой мальчик.

Ты был красавцем. Погиб ты жертвою несчастной,

Красавчик мой. Как жаль же мне тебя, Милик!

Спокойно спи в сырой земле.

Так никому ты не достался».

Слова эти услышал я. Жаль стало мужика.

На щеку мне тут села муха.

Щекотно стало, лежу и морщусь.

А секундант ой как пугался!!!

«Не может быть! Ведь он же умер»!

Мои друзья рядом стояли,

И еле слышно прошептали:

«Ожил Милик, живой остался»!

А секундант свое твердит:

«Это конвульсии. Милик скончался.

Он был моим любимым другом».

Тут он, конечно, зарыдал,

Поцеловал меня, ушел.