Народ засыпает так же, как государь,
он протрубил отбой, погасил фонарь.
Отголоски молвы, как шорох сухой травы,
рвут вековые швы, режут янтарь.
Никак не выходит из горестной головы:
каждый тобой казненный есть Божья тварь.
Летаргия героев, беспечность голодных псов.
За непрочной стеною согласный гул голосов.
На меловую ладонь угольная ладонь
ложится, зажав огонь, между двух полюсов.
И лучший на этой земле многоногий конь
выходит из дикой чащи на опушку лесов.
Слово любого поэта переполняет лесть.
Вслед за весенним солнцем приходит Благая весть.
Если кто-то воскрес, то это бескрайний лес.
Хельвиг ценит лишь то, что действительно есть.
Он выходит из леса, теряя привычный вес.
На его устах пробудилась месть.
Хельвиг приветствует небо как своего отца.
Он смеется над небом, разрывая сердца.
Он стоит на земле в туманной рассветной мгле.
Он в июньском тепле вылупился из яйца.
Счастие это молитва о бесконечном числе.
И этой бескрайней молитве не видно конца.
Хельвиг и торт
Д. Давыдову
К Хельвигу приближается торт,
переливаются его купола.
В нем отблески хитроумных морд
мелькают, что в чаще перепела.
Народы вносят нарядный гроб,
сладкий сон, освещающий мрачный лоб,
белоснежный айсберг вплывает в порт,
раскаленный восторгами добела.
Царь, принимая вызов, колотит в щит;
вожделенье его навсегда удлиняет тень
каждой руки, что на весу дрожит.
День рождения бога – не каждый день.
Хельвиг проснется, он паклей глаза протрет,
а потом, ослепленный, упадет из седла.
Торт сверкает, словно хрустальный грот,
в нем смысла не меньше,
чем в нас тепла.
Старость капризна, детство – обитель зла,
если на праздники не зажигают свеч.
веданта записана, составлена каббала,
до лучших времен позабыта родная речь.
Храм святой это мамкою взбитый крем,
пенки от мирового яйца,
манна с неба, что станет по вкусу всем,
Конец ознакомительного фрагмента.
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу