− Мне нужно, чтобы вы срочно возвели уголовное дело на доцента Всеклюева. Он только что изнасиловал студента на глазах у всей аудитории.

Секретарша смотрела на юношу с изумлением. Она осмотрела его с ног до головы, стараясь отыскать явные признаки безумия.

− Мы оформим заявку…

− Сейчас же мне нужен урод Добч.

− Он отсутствует на месте. Мы не можем оформить дело.

Владимир вскипел.

− Да у меня там целый зал свидетелей! Всеклюев – опасный преступник!

− Тот факт, что вы не хотите учиться, еще не говорит о том, что учителя безумны.

Переполнявший все возможные пределы гнев стал подступать к горлу, душить и побуждать блевануть.

− Молодой человек, вы в порядке? – поправила очки секретарша.

− Вы не в порядке! Он маньяк! Сейчас же звоните уроду Добчу!

Секретарша убедилась, что юноша безумен, а поэтому надо последовать его дурной воле, чтобы он успокоился. Безумцы опасны! Она быстро взяла телефон и набрала номер.

− Алло. Это государственный университет? Можно доцента Всеклюева к телефону. Да. На вас поступила жалоба от одного из студентов. Говорят, вы изнасиловали студента на лекции? А, это новая методика образования. Студент перегнул? Не так все понял? Ага. Поняла. Я тоже так думала. Значит, не было изнасилования? Все, спасибо, я так и думала. Всего доброго, − секретарша положила трубку. – У нас нет достаточных оснований, чтобы завести дело.

Вова с демонической истерикой выбежал из Управдома.

На улице был митинг внесистемной оппозиции, больше походящий на вышедший прогулку дурдом. Какие-то странные товарищи, точно накачанные препаратами, делают какие-то непонятные телодвижения, машут транспарантами: «Урода Добча в отставку. Этому городу нужен новый урод. Голосуй за Бобча!» Процессией руководил какой-то смрадного вида дед в засаленной куртке и интеллигентного вида юноша в очках и затертом свитере.

− Что вы предлагаете? – в голосе Вовы звучало буйство, страдание и мольба о помощи.

− Как что? А вы не видите беспредела, молодой человек? – буркнул дед, от которого действительно воняло нестиранными штанами и потом.

− Добч это просто беда для нашего города! – провозгласил юноша-оппозиционер. − Вы только посмотрите на ужасный цвет Управдома! Нам необходимо срочно перекрасить его в зеленый цвет!

Все надежды Вовы пали стали прахом, как облитый бензином и подожженный карточный домик.

− Как же вы не понимаете, что проблема не в цвете стен! ВЫ ПРОСТО МЕНЯЕТЕ ЕБАНОГО ДОБЧА НА УБЛЮДСКОГО БОБЧА!

На него посмотрели, как на последнего идиота.

− Молодой человек, Бобч и Добч это совершенно два разных полушария! – наставнически проговорил дед.

− Да как же вы не понимаете! – не остывал Вова. – Нужно менять здесь все, ломать, дробить, строить заново! Лица людей менять, мысли, позы их смиренные, дух!

Оппозиционеры только усмехнулись.

− Вам не хватает познаний в экономике, политике, социологии, истории. Выучитесь и приходите уже к нам. А пока – не засоряйте эфир!

− А-А-А-А-А! Суки! – и вновь бежал Вова от парализующего ужаса современного мира.

Измученный, весь кипящий, выжатый и голодный до справедливости, он поднялся в квартиру. В доме на всю квартиру пахло котлетами. Он сел на свое место за столом с вытаращенными из орбит глазами. В глубинах их сияла пылающая черная дыра. Мать в изношенных тапочках молча разогрела ему горку котлет. Вова увидел перед собой тарелку и его чуть не вывернуло. Дело было вовсе не во вкусе. Мать умела превосходно готовить котлеты, лучше всех в городе (как и для каждого его мать готовит лучше всех). Но он просто не мог это есть при том, что чувствовал острый приступ голода. Но голод этот имел совершенно нефизическую природу. Рядом молча сидел отец, подобно театральной декорации камня, единственным движением его было подношение вилки с мясом ко рту, а из звуков периодически доносилось лишь хлюпанье компотом.