Наряду с техникой, служащей стремлению человека не оставлять будущее на волю богов и не быть марионеткой во власти внешних событий, существует еще одна форма сомнительного предвосхищения: способность планирования также необходима для производства технических устройств.

Способность действовать на опережение связана с лобной долей мозга и в философии называется продуктивным воображением, а в повседневном языке – фантазией. Воображение – это способность представлять отсутствующие вещи, а продуктивное воображение – способность представлять вещи, которые не существуют или еще не существуют.

Хотя ни одна машина не была построена без предварительного участия фантазии, сегодня технология и воображение кажутся врагами, или, по крайней мере, между ними не самые хорошие отношения. Говорят, что технические игрушки убивают фантазию ребенка: ботаник, как следствие такого пресыщения, стал олицетворением лишенного воображения технаря. Выражение «технически это сделано хорошо, но без всякого воображения» в художественной критике означает максимальное порицание. С другой стороны, учащийся, в котором руководитель замечает слишком много воображения, вероятно, не имеет особенных технических способностей. Наш повседневный язык придерживается этого антагонизма, хотя он давно устарел – с тех пор, как машины взяли на себя задачу продуктивного воображения. Компьютерное моделирование – это не что иное, как машинные фантазии о возможном будущем.

Философия в основном смотрела на фантазию с большим подозрением. Говорили, что она вводит в заблуждение, превращает X в Y, потому что слишком легко поддается страстям. Мы видим только то, что хотим видеть, а не то, что есть на самом деле. Вот почему рационалисты и эмпирики сходились как минимум в том, что необходимо сдерживать воображение. Рене Декарт представил соответствующие ограничения в виде строгих правил, regulae ad directionem ingenii, правил для направления воображения, и назначил себе средство от разыгравшегося воображения (подобно тому как Одиссей приказал привязать себя к мачте, чтобы не поддаться соблазну сирен): «А теперь я закрою глаза, заткну уши, отвлекусь от всех своих чувств и либо полностью изгоню из моего мышления образы всех телесных вещей, либо, поскольку этого едва ли можно достичь, буду считать их пустыми и ложными, лишенными какого бы то ни было значения»[106].

Его оппонент, Фрэнсис Бэкон, английский политик, столь же влиятельный, сколь и сомнительный, основоположник эмпирического естествознания, также предостерегал от смешения наблюдения и воображения[107].

Те, кто считает обвинение в гордыне и демонизацию фантазии не более чем нелепым, антипрогрессивным пережитком давно ушедшего мира, возможно, слишком упрощают картину. Согласно Августину, гордыня – это безбожие, которое отрицает зависимость человека; это обвинение касается проблемы неуправляемости жизни даже вне религиозного контекста. Мое любимое определение реальности принадлежит канадскому философу Чарльзу Тейлору (род. 1931): «Реальность – это то, с чем нам приходится иметь дело»[108], – пишет он. Популярную версию трактовки термина можно встретить в песне Джона Леннона Beautiful Boy (Darling Boy): «Жизнь – это то, что происходит с тобой, пока ты строишь другие планы»[109]. Оба определения дополняют друг друга: жизнь так или иначе происходит, и нам приходится иметь с ней дело. В том числе с чем-то незапланированным.

Прежде всего наше тело накладывает на нас ограничения. Нам приходится преодолевать расстояния, а для этого нужно время, которого не хватает в конце жизни; гравитация приковывает нас к земле, наши руки могут переносить лишь ничтожно малые грузы, наш мозг быстро устает, глаза постепенно отказывают, мы постоянно зависим от воздуха, пищи, воды и тепла. Мы рождаемся с заданным геномом в некоторой социальной среде – вместе они в основном определяют то, что с нами происходит и как мы с этим справляемся. В конце концов нам на голову падает кирпич, и мы безвременно умираем, несмотря на все меры предосторожности. Нам приходится иметь дело со всем этим и многим другим.