– То есть, когда я отселяюсь от родителей, мы перестаём быть семьёй? – уточняю я.

– Нет, конечно, нет.

– Значит "живущие вместе" – это не обязательный критерий?

– Ну наверное, да… Но это совокупность близких людей.

– Вот "близкие" – ведь это метафора, – замечаю я, – А метафоры известны тем, что не сообщают ничего чёткого. Что значит "близкие"?

– Ну это… Родственники! – осеняет девушку.

– Бабушки, дедушки? Двоюродные братья-сёстры? Прадеды?

– Ну это уже не столько семья, – размышляет собеседница. – Наверное, уже скорее род. А семья – это близкие родственники!

– И снова эта пространственная метафора, – подмигиваю я, – "Близкие".

Похоже, нам здесь метафора и нужна, иначе придётся говорить довольно чётко: родственники первой степени родства – биологические родители и дети (то есть всё то, что и называется нуклеарной семьёй). Но такая чёткость уже ощутимо сжимает наше собственное понимание семьи как чего-то большего – приходится выбросить бабушек и дедушек, тёть и дядь, какими бы тёплыми наши с ними отношения ни были. Ведь когда у нас родятся дети, мы будем считать их частью семьи, но при этом и собственных родителей не перестанем считать таковыми. Возможно, в представлении каждого семья тяготеет к расширенному пониманию, и поэтому чёткость нами и отвергается в пользу размытой метафоры.

В те времена, когда под одной крышей жили сразу три, а то и четыре поколения, нормально было считать семьёй бабку с дедом, их детей, супругов их детей и их внуков. Когда из-за урбанизации и упадка сельского образа жизни большая разветвлённая семья стала разваливаться, взгляды на семью стали меняться. Так и возникло современное понятие нуклеарной семьи – состоящей лишь из мужа, жены и их детей – или городской семьи (буржуазной). Но контакт с другими родственниками, особенно если он оказывается активным, не позволяет ограничивать представления о семье одной лишь нуклеарной составляющей.

Некоторые авторы утверждают, что "сейчас семья идёт к более свободному существованию. Но это не значит, что она теряет ценность. Опросы показывают, что люди ставят семью на первое место среди других ценностей" (Брыкова, 2011). Да, это так, люди устойчиво подтверждают ценность семьи для них, но при этом совершенно не учитывается, что люди эти просто не знают, о чём говорят. Спроси их, что такое семья, и они начнут мяться и путаться в показаниях. Поэтому для них ценность представляет нечто туманное, а не собственно семья в каком-либо чётком смысле. В первой главе я уже писал об этом: молодёжь склонна объявлять ценность семьи – и это при катастрофически низком уровне рефлексии.

Как правило, в основу понимания института семьи ложатся четыре критерия:

– родство (между родителями и детьми и между самими детьми)

– свойство́ (название связи вступивших в брак супругов и их родственников между собой)

– совместное хозяйство

– усыновление/удочерение

Список этих критериев наводит на вопрос: что это за явление, которое может возникнуть аж на четырёх разных основаниях? Либо на том, либо на том, либо на этом, либо же на всех вместе. Муж состоит в отношениях родства со своими детьми, но не с женой – эта группа называется семьёй. Но муж может и не быть родным для детей своей жены, а группа всё равно будет называться семьёй. Усложним картину: мужчина и женщина не регистрировали брак, а дети в их союзе также мужчине не родные и принадлежат сугубо матери, но все они живут вместе – скорее всего, мы тоже назовём данный союз семьёй. А ещё более сложный вариант: мужчина без оформления брака живёт с женщиной, уже имеющей ребёнка, все вместе они регулярно общаются с родителями мужа (условные бабушка и дедушка), у которых со временем возникает сильная привязанность к ребёнку; однажды мужчина и женщина погибают, остаётся лишь ребёнок и условные бабушка с дедушкой, которые и начинают принимать самое активное участие в жизни ребёнка – мы будем называть финальный союз этих троих семьёй? Здесь не было ни свойства́, ни родства, ни усыновления, и даже общее хозяйство совсем не обязательно. Так как это назвать?