– Если еще кто-то скажет хоть слово, кроме Альфредуса, а Альфредус скажет хоть слово, не имеющее отношения ко мне, тому я в глотку засуну перчатку, и моя рука будет внутри! Говори, доктор! – приказал Ремли, и доктор, поежившись от страха, продолжил:

– Рудольф Бец сказал мне, что хотя сам не может оказать мне помощь, но даст мне рекомендацию самого решительного толка. Рекомендацию к молодому человеку знатного рода, путешествующему под именем Ремли. Он сказал, что означенный Ремли обладает многими талантами и еще большей властью, что он немного вспыльчив, в чем я имею радость убедиться, и добавил, что Ремли путешествует в компании двух старцев, один из которых подобен обликом мне, женщины и грудного ребенка и что он со дня на день прибудет в город. Хотя в числе спутников Рудольф Бец ошибся, я допускал, что ошибка возможна, поэтому и обратился к молодому человеку, который мне показался похожим на Ремли.

Человек, похожий на Ремли, развернулся, поднял голову и обратился к светилу:

– Доброе Солнце, очаг человечества, хоть ты объяснишь мне, каким образом Рудольф Бец снова возник в моей бренной жизни в лице словоблудника в докторской мантии? Мельхиор! – Ремли резко повернулся к своей свите. – Он не доппельгангер?

– Нет. – Мельхиор щелкнул заклинанием истинного видения. Альфредус Лакриан был обычным доктором патафизики, без единой пуговицы магического Искусства на себе.

– Что за рекомендации мог дать тебе Рудольф Бец до меня? – спросил после проверки Ремли.

– Он изложил их в письме. – Порывшись в карманах, Лакриан извлек аккуратно завернутое в папку из телячьей кожи письмо. – Только прочесть его я не смог, хотя много языков мне известно.

Ремли вырвал послание из рук доктора. Восковая печать издевалась над Ремли гербом ордена паладинов. Он сломал печать, извлек письмо из хранилища и наискосок пробежал глазами. Глаза его округлились, он поднес письмо так близко к глазам, словно хотел прочесть на бумаге даже запахи – бумага касалась его носа.

– Отлично, отлично, неплохо, неплохо, – бормотал Ремли, пробегая письмо второй раз.

– Так вы окажете мне помощь? – с воодушевлением спросил Альфредус.

– Потрудись объяснить, как пытался читать ты письмо, не вскрывая печати! – потребовал Ремли.

– Снял над паром печать без слома, а потом клейким составом собственного изобретения вернул на место, – ответил Альфредус, бесстыже глядя Ремли прямо в глаза, – уж не корите меня за невинную проказу. Будь там что против властей, то мне бы лучше не выдавать свое знакомство с содержимым, а скорее сжечь его. Вы-то должны понимать особенности теперешней корреспонденции! А коли письмо так зашифровано, что мне не прочесть, то и опасности держать его при себе для меня нет.

– Понимаю. Оставайся поблизости. Ты можешь нам понадобиться! – Ремли скомкал письмо и запихнул его обратно в папку. – В кабак! – двинулся он к двери и махнул рукой своим спутникам, но не смог сделать и шага.

– Постойте, позвольте! – доктор патафизики проявил недюжинную смелость, остановив Ремли на пути в кабак и заступив ему путь. Альфредус знал: когда хочешь заручиться поддержкой сильных мира сего, нужно хватать за руки, одергивать за плечи, обнимать, подхалимничать, да хоть целовать сапоги, если придется. – У меня есть дом! – выпалил Альфредус, прежде чем Ремли успел испепелить его взглядом. Следует заметить, что такое испепеление вполне могло произойти буквально, хотя обычно Ремли так не поступал даже с самыми надоедливыми собеседниками. – Зачем вам кормить этот клоповник? У меня хватит места! – Еще доктор патафизики знал, что приятное небольшое одолжение, сделанное якобы по доброте душевной, но на самом деле в инвестиционных целях, может окупиться тысячекратно.