– Это здесь, – указал на железную вывеску Уитби. На вывеске был котел, из которого выглядывали головы трех петухов. Птиц изобразили с разинутыми клювами и высунутыми языками. Горланили они песни или орали в агонии, потому что варились заживо, зависело от фантазии наблюдателя. Первая трактовка жителям и гостям города нравилась больше, а что хотел сказать автор этой вывески длинными высунутыми языками, достоверно уж не помнил никто, потому что умер он лет сто назад.

– Мы пойдем в «Кильку», – сказал Уитби, подталкивая перед собой Лионору, – а вы лучше без нас с рыцарством покумекайте. Если нужен буду, пошлите за мной. Я ж при рыцарях сызмальства. Но лучше не зовите. С дороги ноги гудят. Отдохнуть бы.

Ремли кивнул, и Уитби, взяв под руку женщину c ребенком, повел их в трактир, а Мельхиор с Ремли остались стоять перед «Петухами».

Они осмотрелись. Хромой нищий спал над дырявой шляпой, прислонившись к костылям, но не забывал поглядывать вокруг одним неспящим глазом, чтобы деньги случайно не покинули шляпу. Чей-то оруженосец возился с господской лошадью. Два студента разглядывали леса строящегося собора, бойко обсуждая на латыни его будущие архитектурные недостатки. Мельхиор прибегнул к заклинанию истинного видения.

– Спокойно? – спросил Ремли, заметив, как Мельхиор прочитал заклинание.

– Да, – кивнул волшебник. – Это оруженосец нашего рыцаря-пророка, – указал он на юношу, который чистил лошадь перед конюшней. – Ничего странного не замечаешь?

Ремли посмотрел сначала на оруженосца, потом – вопросительно – на Мельхиора. Что он должен увидеть в том, как оруженосец холит лошадь?

– Девица, – пояснил волшебник.

– Он не похож. – Ремли внимательнее пригляделся к оруженосцу. – А впрочем, ты прав. Путь грубость лицо обретает в походах, от работы тяжелой и тонкостанная дева, как мужчина, окрепнет, но жестов пригожих природную нежность не скрыть мужским платьем и в доспехи не спрятать.

– Интересный вкус для пророка. – Мельхиор смерил деву-оруженосца мужским взглядом. – Зайдем?

– Мы здесь за этим.

Мельхиор распахнул дверь, и Ремли первым шагнул в пивные пары «Трех петухов». Стражник, который снабдил их столь настойчивыми советами не соваться сюда, должно быть, сильно перепугался, когда перед ним заявились грубияны рыцари, и передавал свой страх в виде предупреждений всем путникам. Внутри было спокойно и мирно.

– Кто из них сэр Калибурн, именуемый пророком? – спросил Ремли, когда Мельхиор зашел следом, затворил за собой дверь и огляделся.

– Сэр Калибурн – рыцарь с белым платком на шее, – шепнул Мельхиор. Если Ремли так нужен этот рыцарь, пусть сам с ним разговаривает. Мельхиор привык ходить один.

Сэр Калибурн сидел на низкой бочке, перед ним на столе стояла нетронутая деревянная кружка пива. Руки рыцаря были скрещены на груди. Рядом с ним прямо на полу сидели четыре других рыцаря. Судя по подобострастным лицам рыцарей и одухотворенному лику сэра Калибурна, последний готовился пророчествовать.

– В незаметность сокроемся. – Ремли взял Мельхиора за руку и увел в дальний угол. – Прежде послушаю я речи его, чтоб убедиться, что есть он тот самый.

Рыцарь говорил тихо, но слух Ремли при должном напряжении различал шаги пауков по покрывалу из бархата, взмахи крыл ночных мотыльков и дрожание стоячей воды от ног водомерок, поэтому было безразлично, сел бы он рядом или в дальнем углу: он бы услышал все, что хотел. Рыцарь действительно начал пророчествовать:

– О конце света говорили многие святые мужи. Начиная с Иоанна Богослова, которому первому было явлено откровение о конце времен и которому люди верили, что конец близко. И мы должны верить. Во времена апостолов говорили, что Нерон – это Антихрист. Кто имеет ум, тот сочтет число зверя, ибо число это есть человеческое, число его – шестьсот шестьдесят шесть. И мудрые люди сочли число зверя, и в буквенной записи число это было именем Нерона Кесаря, но ошибались те мужи. И были многие, кто говорил вслед за ними. Иоахим Флорский говорил, что при нем снята шестая печать, что «зверь явленный», о котором говорит Книга, – это султан Саладин, так он думал, высчитывая семерых царей из Апокалипсиса, пять из которых, как сказано, пали, шестой есть, а седьмой еще не пришел. Монах Дрютмар, бенедиктинец, исчислял конец света двадцать четвертым марта тысячного года, ибо сказано в Откровении: «Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет». И папа Сильвестр Второй говорил, что это случится в тысячном году. И до них многие исчисляли конец света. Бернар считал, что это случится в девятьсот девяносто втором году, когда Благовещенье придет на Святую пятницу. И монах Рауль Глабер говорил о том же. Но, как сказано в Писании, «не ваше дело знать времена или сроки». Никому эти сроки не ведомы, и лжет тот, кто говорит иначе. Верно лишь то, что мы живем в последние годы, и я свидетельствую об этом. Конец близок, хотя точный день его никому не счесть.