Заслышав внизу какую-то суматоху, Лили вынырнула из мрачных воспоминаний. Быстро оделась. Стоило застегнуть последнюю пуговицу, раздался короткий и сильный стук в дверь, и она открылась, не успела Лили произнести хоть слово.

– Ты здесь? – спросил Томас Бунте с порога.

В дверях: мужчина, высокий, седовласый и стройный. Томас Бунте никогда не ждал, чтобы его впустили, если стучался. Где бы ни была дочь, он считал, что так положено. Отец окинул ее оценивающим взглядом и без улыбки сказал:

– Приготовься принять ванну.

– Конечно, папа.

– Поела?

– Нет, папа, еще нет.

– Но чего же Валерия ждала до сих пор? – Он прибавил так, чтобы слышали во всем доме: – Тетушка Валерия, когда мы выйдем из ванной, хочу видеть пар от супа на самой улице!

И снизу раздался звон большого колокольчика тетушки Валерии, зовущей своих помощниц, ибо старуха страдала от астмы и не могла кричать, посему вечно хваталась за колокольчик и сотрясала воздух, даже если надо было просто выгнать из комнаты муху.

Томас Бунте вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Лили осталась одна, и улыбка исчезла с ее лица. Она снова начала расстегивать пуговицы, затем бросила одежду на кровать и голая направилась в ванную. Внутри: Томас в одной расстегнутой рубашке сидел на табурете возле ванны, трогал и ласкал воду кончиками пальцев. Лили потупилась и не знала, куда смотрит отец, и не хотела знать, лучше так, лучше следить за узорами на полу, которые змеями подползали к ванной. Шагнула одной ногой, потом другой и опустилась в воду, тотчас же окутавшую бледное тело, влажно поклевывая кончики рыжих волос, свисавших на грудь и спину юницы. Тепло объяло ее со всех сторон. Лили сидела в ванной, съежившись и не осмеливаясь поднять глаза. Томас обмакивал губку в воду и водил ею по спине дочери, по левому плечу, по правому, вниз вдоль хребта. Поднял губку, тяжелую от воды, и выдавил над головой юницы, как будто крестил ее паром. Бурные ручьи потекли по лбу, с кончика носа и подбородка закапало, вода струилась по шее ниже; Лили зажмурилась и ахнула, застигнутая врасплох этим внезапным потопом. Мужчина опять смочил губку и провел ею по левой ноге, по икре, спустившись к пояснице, поднявшись к колену, скользнув к подошве. Он потянулся и повторил танец с мылом и водой для правой ноги. Хорошенько намылил губку и выдавил пену девушке на грудь, потом, оставив губку плавать на поверхности, начал тереть ей грудь ладонью, с пеной между пальцами, глядя куда-то в пустоту, мимо Лили, сквозь ванну и стены комнаты, потолок расположенной внизу гостиной, сквозь кухню, куда-то в угол, вниз, в погреб и ниже, в землю, где кишели дождевые черви, сквозь тьму внутри червей. Намыливал кругами, спускаясь к животу, кружил, кружил, тер все ниже и ниже, тер, чтобы там, внизу, ничего не осталось, тер, чтобы оно стало таким чистым, как будто вовсе исчезло. Лили смотрела на воду, пузырьки пены плавали вокруг островков ее коленей, безупречная белизна кожи стекала с нее и растворялась в воде. Губка казалась мокрой доской, которая удалялась по волнам от медленно тонущего судна, в то время как один из Исконных, сам того не ведая, мотал корабль туда-сюда так, что доски трещали, рвались паруса и умирали мореплаватели.

Лили мечтала.

Ее мать когда-то была на месте отца, а Томас – на месте Лили, в ванне. Женщина однажды с таким же рассеянным видом сидела на табурете рядом и терла спину Томасу, который так же согнулся, как Лили сейчас, опустив голову между коленями, и так же глядел на что-то в воде. Лили вошла на цыпочках, ибо в ней как раз зародилось подозрение, что иные тела выглядят по-особенному, шла она тихонько, искала печки, в которых выпекают людей, но не обнаружила того, чего хотела, лишь двух рассеянных взрослых посреди пара, что поднимался от воды. Мать увидела ее, но ничего не сказала, не улыбнулась и не прогнала. Посмотрела, да и только. Женщина мыла своего мужчину, подавленного и рассеянного, и Лили сидела теперь так, как когда-то сидел ее отец, скрючившись в ванне, потный, молчаливый, возможно, думая о прошлом, которое не проходило, а в это время кто-то, подавленный и рассеянный, кого-то мыл, а этот кто-то думал о ком-то, кто мыл кого-то, подавленный и рассеянный, а тот думал о ком-то, кто мыл… Да, Лили осознала, что похожа на отца. Улыбнись, подумала про себя Лили, ты как папа. И слеза побежала по ее щеке, смешиваясь с каплями на подбородке, и упала в воду, и только Лили знала, что там, в океане под ней, одинокая слеза опускалась все глубже и глубже.