Из церкви, в домашнем халате и резиновых чёрных сабо, вышел патер.

– Худеморхен! – поприветствовал я его.

– О, благодарение тому, кто выше нас, вы живы. Я молился о вашем здравии всю ночь, – ответил он, задрав голову. – Вам нужна помощь? Я могу отвезти вас в госпиталь.

– Вашими молитвами, всё хорошо. Спасибо. Данкевел!

– Меня зовут Сибран, и, кажется, мы с вами погодки. Заходите в церковь. Расписание служб на двери. Днём я всегда в приходской школе, это за церковью. Хорошего вам дня! – патер помахал рукой и отправился по своим делам.

Ополоснувшись, я сбежал вниз. Хозяйка уже копалась в огороде.

– Доброе утро, мифрау де Вильт. Вы уже трудитесь? Бог вам в помощь.

– Пропалываю огород, а Ян уехал на рынок. Ты-то как? Жив, цел, здоров? Дать тебе аспирин? Виданное ли дело – пить водку стаканами. Мы даже воду так не пьём.

– Да что случится со мною? Ведь водку я не пью вообще. Скажите, можно ли окунуться в канале?

– Вода проточная, чистая, но здесь купаются лишь дети. Взрослые ходят на реку, на Фехт. Обогни церковь, там начинается Фехтпад, которая выходит к парому. А ты иди через калитку среди складов.

– Что за склады, мифрау де Вильт?

– Бывшее имение Синт-Петерсбург, лесопилка и дровяные склады Русланд. Ты иди свободно, там о тебе знают. Попадёшь в самое удобное место для купания. Подожди, я дам тебе завтрак.

Госпожа де Вильт скрылась в доме и через минуту вернулась с корзинкой, накрытой белой салфеткой.

– Что это, мифрау де Вильт?

– Твой завтрак и яблоко. Иди!

Вручив мне корзинку, она вернулась в огород, а я вышел на площадь, обогнул церковь, за которой начиналась узкая Фехтпад, и, увидев калитку, обрамлённую розами и украшенную вывеской «Русланд», вошёл в неё.

Путь пролегал среди старых зданий, сараев и складов. Перед одним из сараев молодой парень копошился под капотом белой «Тойоты». Перед другим сушились разнокалиберные свежевылепленные гончарные горшки. Тут и там были аккуратно сложены садовый инвентарь, рабочий инструмент, поленья дров, брёвна и прочий скарб. Местами, перед некоторыми постройками были разбиты цветники и высажены искусно подстриженные живые изгороди. В просторном птичнике, важно кудахча, расхаживали лохматые брахманы.

Рыча, навстречу мне выбежали две большие собаки, но тихий свист остановил их. За зелёной изгородью стоял старик с обветренным лицом и рыжими усами.

– Рюс, вы куда идёте? – спросил он.

– К Фехту, искупаться.

– Босиком нельзя. Стойте, я дам вам обувь.

Старик принёс пару грубых некрашеных деревянных сабо. Мои ступни утонули в тяжёлых безразмерных колодках.

– Данкевел, на обратном пути я их верну.

– Не надо. Посмотрите внутри.

Присмотревшись, сквозь грязь и царапины я увидел старое выжженное клеймо «Сделано вручную в России». Поблагодарив старика, я отправился дальше. Оба барбоса затрусили следом.

Склады закончились, за ними возвышался высокий терновый вал, за которым протекал разделительный канал – дайк. Переправившись по старому, рассохшемуся струганному бревну, через розовую арку я попал в дикий, буйно заросший сад. Тут и там остались следы былого великолепия, цветочные гирлянды свисали со старых деревьев, несколько прудов заросли густой ряской. Еле заметная тропа проходила через колючие ежевичные заросли, напоминавшие джунгли. Мысленно благодаря старика, я миновал сад и вышел к Фехту.

Было тихо, и ровная речная гладь зеркалом отражала небесную лазурь. Застывшими призрачными изваяниями тут и там стояли цапли. Оставив корзинку на берегу, я устремился было в воду, но, заметив стремительный рывок барбосов, вернулся и принялся за завтрак. В корзинке были два больших сочных блина с ветчиной, бутыль лучшего в Голландии карнемелка и яблоко. Разделив один блин, я бросил половинки буравящим меня глазами псинам, а второй, свернув тугой трубочкой, принялся уплетать сам, запивая карнемелком. Вмиг проглотив угощение, псы дышали мне в лицо, вымаливая мою долю. Я чувствовал себя пастушком, пейзанином минувших времён, столь необычно прекрасным и умиротворяющим было это утро. Закончив блин, я подвесил корзинку на ветку дерева и вошёл по горло в тёплую воду.