Набравшись смелости, женщина прошептала:

– Ее убили из-за меня. Я виновата в том, что ты оказалась здесь под чужим именем. Прошу, не повторяй моих ошибок.

Шокированная Анна дышала через открытый рот. Вскрывшаяся правда мгновенно изменила все, к чему она привыкла.

Повисла напряженная тишина. Анна пыталась усвоить услышанное, а ее мать молча смотрела в окно. Когда она вновь заговорила, чай заметно остыл и над ним уже не поднимался пар.

– Я устала.

– Зачем ты так говоришь? – вскинулась Анна.

– Прости меня. Мне хочется, чтобы ты была счастливой.

– Как… как я могу быть счастливой, если где-то расхаживает убийца моей сестры? Он ведь жив, да? Точнее… это была дава, да? Ее прокляли?

Архидава не ответила, и Анне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть, наматывая на кулачок полотенце и смотреть сверкающими глазами на свою мать.

Погожий солнечный день позволил насладиться золотой осенью. В чистом и прозрачном влажном воздухе, освежающим дыхание, и наводящим на размышления о родниковой воде, пылали разноцветные кроны. Часть деревьев уже отгорела, и шагающая по тропинке девушка загребала носками высоких сапог кленовые листья. Она торопилась.

В этой части кладбища хоронили офицерский состав. Часть могил, как это всегда бывает по прихоти оставшихся жить, размещались в более привилегированном месте. Даже после смерти кое-кому удавалось сохранить высокий статус. Что поделать, пусть червям и было все равно, зато могильщики тонко чувствовали разницу.

Уже издали девушка заметила темную фигуру в пальто, и ее сердце застучало быстрее. Она улыбнулась, хотя это могло глупо выглядеть, и ускорила шаг, будто боясь, что человек исчезнет, будто призрак, растворившись в кристально-чистом воздухе. Его силуэт с опущенной головой отчетливо выделялся на фоне колыхающегося золота.

Приблизившись к нему, девушка замедлила шаг. Ее пальцы нервно теребили край платка. Разумеется, он заметил ее и, позабыв о тяжелых мыслях, развернулся и подбежал к ней. Они обнялись.

Девушка бросила мимолетный взгляд на могильную плиту с лежащими в ее основании свежими цветами, на которой был выбит портрет усопшего и его имя. Мужчина вдохнул тонкий аромат духов и вернулся в действительность. Его взгляд смягчился.

– Полковник не узнал бы меня сейчас.

– Ты не виноват, – быть может, в тысячный раз повторила она.

– Уже не важно, – отмахнулся он от воспоминаний. – Мертвым все равно.

Он выдержал паузу.

– У тебя все хорошо?

– Ну, конечно. Я могу тебе чем-то помочь?

Казалось, он колебался. Его руки в черных тканевых перчатках сжались в кулаки с привычным для нее, до щемящей боли в сердце, скрипом.

– Вот держи, – он вытащил из кармана и протянул ей сверток. – Здесь чуть меньше тысячи.

Она охнула.

– Так много, я же сейчас не нуждаюсь… Подожди! – Девушка заподозрила подвох. – Ты собираешься во что-то ввязаться?!

– Если помнишь, я не отказывался от своей цели.

– Это мечта, – мягко, словно разговаривая с ребенком, но, не оскорбляя собеседника, произнесла девушка.

Она гладила его лицо ладонями.

– Мои девочки тоже не узнали бы меня сейчас, – вздохнула девушка. – Я… – она сглотнула и отвела взгляд. – Мне так хочется, чтобы все стало на свои места. И я не наивна. Я переросла желание вернуться. Это прошлое. Прости, однажды его надо отпустить.

– Что мне еще остается? Я борюсь за то, во что верю.

– А что ты предлагаешь мне? Ты помнишь?

– Да, я знаю, ты не сможешь вернуться в балет, – с горечью в голосе ответил он, оставаясь бесстрастным лицом. – Все деньги мира не погасят мой долг перед тобой. Ты пожертвовала ради меня своим талантом. На моих крыльях твои лебединые перья.