Теперь я перейду к изложению собственного учения Савиньи. Кто такой Савиньи, каково его значение в юриспруденции вообще, я полагаю, вам известно из других курсов. Чтобы в немногих словах пояснить, какое значение он имел в нашей науке, я сопоставлю его с предшественниками. О статутариях можно сказать, что, как истые книжники, воспитанные на уважении к писанию, они сидели, уткнувшись в книгу, и старались выжать из текста закона, к какой категории он относится и должен или не должен он быть применен. Вехтер поднял взор от книги к судейскому креслу; он из рассмотрения обязанностей судьи хотел вывести, какой закон надлежит применять. Савиньи поднялся мысленным оком над всеми государствами, над всем цивилизованным миром, где все народы составляют одно юридическое общество, связанное общим правосознанием, и с этой высоты ему казалось, что все законодательства должны быть равноценны; что не может быть ревности между законодателями, не может быть настойчивого желания одного законодателя, чтобы непременно применялось его, а не чужое законодательство; что важно другое – найти для каждого правоотношения приличествующую его природе резиденцию, и тогда все будет достигнуто. Ему, великому романисту, исследователю «Истории римского права в средние века», автору «Системы современного римского права» было совершенно естественно смотреть на вещи с широкой универсальной точки зрения, сглаживающей резкости партикуляризма. Идея юридического общения или общности между всеми государствами и идея, что коллизия законов разрешается тем, что для каждого правоотношения его собственная природа указывает его резиденцию в области известного законодательства, входящего в состав этой юридической общности, – на этих двух идеях построено учение Савиньи. Он показывает, насколько узка точка зрения в аксиомах Губера; конечно, каждое государство может требовать, чтобы его законы имели силу за границей, но этими аксиомами задача не разрешается. Можно дойти до требования, чтобы всякое правоотношение обсуждалось только по туземным законам, но ни в одном государстве такое требование не выставляется; чем живее становится оборот между разными народами, тем больше должны убеждаться в том, что разумнее заменить этот принцип противоположным. К этому ведет желанная взаимность в обсуждении правоотношений и вытекающее отсюда равенство в оценке своего и чужого; в своем полном развитии это равенство должно привести к тому, что не только в каждом государстве личности иностранца и туземца будут равны; но что и правоотношения в случае коллизии законов будут встречать одинаковое обсуждение, все равно, в каком государстве ни постановлено решение. Это соображение приводит Савиньи к воззрению, что между народами, вступающими между собою в оборот, существует международно-правовая общность; это воззрение встречало, по мнению Савиньи, все большее признание с течением времени под влиянием общей христианской культуры и выгод для всех сторон. Этим путем Савиньи приходит к тому, что коллизия законов независимых государств должна рассматриваться совершенно так, как коллизия партикулярных законодательств в одном и том же государстве. Для обоих родов коллизии – задача одна: для каждого правоотношения отыскать ту правовую область, которой это отношение по свойственной ему природе принадлежит или подчинено, – где оно имеет свою резиденцию.

Эта идея мирного гармонического сосуществования законодательств разных народов, разделенных политическими границами, но связанных одною общею культурою, была принята юриспруденциею как своего рода откровение; о ней говорят так: «она вызвала целую революцию в умах». Формулу – «найти природную резиденцию правоотношения» – объявили блестящей, гениальной, всеразрешающей. Потом пришло время, когда ее стали развенчивать, находить, что она не только туманна, как образное выражение, но что в ней кроется ошибка. Но идея Савиньи, что народы одной культуры должны взаимно признавать все свои разные законодательства и основанные на любом из них субъективные права, – эта идея осталась прочным приобретением науки. В области человеческого духа изучение одной действительности без светоча идеала бесплодно; Савиньи показал нам этот идеал раз навсегда. Когда мы дойдем до того, что в каждой стране суд, выражаясь словами Савиньи, будет применять то местное право, которому спорное правоотношение принадлежит, не различая, есть ли это местное право – туземное право судьи или право иностранного государства, – тогда, конечно, можно будет предать забвению все теории Международного Частного Права. Но, увы, стоит только взор, устремленный в голубое небо опустить на землю, чтобы увидать тот огромный камень, который заграждает путь к идеалу. Этот камень увидал и Савиньи, попробовал его приподнять, но камень и поныне все там же лежит.