Таково учение Вехтера. Оглянемся теперь назад, на статутариев. Они силились из текста закона вывести, куда его отнести, к реальным или к личным, и если иностранный закон оказывался личным, они допускали его применение. У них выходило так, что иностранный закон начинает действовать автоматически, как бы в силу своей природы, потому что просто он как бы своею тяжестью перевешивает на судейских весах туземный закон. Вехтер впервые придумал о том, что статуты не применяются, а их применяют; что обыкновенно это делает судья; Вехтер задался вопросом, над которым статутарии, по-видимому, не задумывались: почему судья обязан судить иностранца по его личному статуту? Пусть иностранный законодатель постановил для своих подданных такие-то законы о состоянии и дееспособности – какое имеет это значение для туземного судьи? – Никакого – само по себе, и безусловно обязательное значение, если этого требует туземное законодательство. Коллизионная норма должна быть прямо или косвенно постановлена туземным законодателем; тогда ее предписание применить иностранный закон превращает этот иностранный закон в туземный. Коллизионная норма есть норма внутреннего законодательства страны; судья обязан только в собственном законодательстве искать указаний на то, какой из коллидирующих законов применить; когда он, согласно с этими указаниями, применяет иностранный закон, он, в сущности, применяет не чужой, а свой закон. – Таков первый вывод из учения Вехтера; он ставит применение иностранных законов на твердую юридическую почву. Но, вместе с тем, Вехтер и суживает сферу применения иностранных законов. Если в законодательстве судьи нет вовсе коллизионной нормы и ее нельзя вывести из общего смысла законодательства, и остается сомнение относительно этого смысла, то судья обязан разрешить это сомнение в пользу lex fori, потому что, в конце концов, судья не может и не должен применять ничего, кроме законов своей страны.

Как ни логически правилен такой вывод, на нем успокоиться нельзя, потому что при крайней скудости коллизионных норм в законодательстве право судьи ссылаться на сомнение и поэтому применять не иностранный, а туземный закон слишком уже поощряет его умственную лень. Кроме того, этот вывод не дает и исчерпывающего ответа: как должен поступать судья в случае коллизии двух разноместных законов, действующих в пределах одного государства, например, в России, – в случае коллизии между X томом и остзейскими законами или польскими законами? В чью пользу должен он разрешить свое сомнение? Ведь в России остзейские и польские законы имеют своим источником ту же законодательную волю, что и X том? Таким образом, решение Вехтера есть только успокоение, а не окончательный ответ.

Этот вывод Вехтера, что сомнения разрешаются в пользу lex fori, дал повод к первой в науке Международного Частного Права формулировке интернационалистического воззрения на источник коллизионных норм. Савиньи нашел, что Вехтер был бы прав, если бы в современных ему законодательствах господствовала точка зрения, будто каждое из них должно ревниво охранять свой авторитет. На самом деле, по мнению Савиньи, современные законодательства обнаруживают, напротив, стремление к тому, чтобы коллизионные случаи обсуждались по внутренней сущности и потребности каждого отдельного правоотношения, независимо от границ государств и их законодательных областей. Принцип Вехтера, по мнению Савиньи, идет вразрез с этой явной тенденцией всех европейских правопорядков.

Если судья обязан коллизионные случаи решать по законам своей страны, и если это будут делать судьи всех стран, то как может создаться однообразие в решении коллизионных случаев в различных государствах, – однообразие, которое там желательно и которое более или менее достижимо. Если бы, предположим, все государства бы согласились выработать один, общий для всех государств закон о коллизиях, то как могли бы они это сделать, если бы они хотели считаться с принципом Вехтера? Это верно – но возражение Савиньи предполагало, что государства действительно стремятся к установлению однообразных коллизионных норм, а вовсе не стоят за охранение своего авторитета; на самом деле, по крайней мере, для 1849 года, когда писал Савиньи, это возражение соответствовало более желаниям Савиньи, чем действительности. И мы теперь можем сказать, что государства могли бы спокойно, не рискуя нисколько умалить свой престиж, ввести у себя однообразные коллизионные нормы, но это и теперь только научное требование, а не реальное явление. Больше основания было в другом возражении Савиньи, что принцип Вехтера ведет еще к явно несправедливому результату, потому что во многих коллизионных случаях подсудность может быть одновременно в разных местах по выбору истца; например, иск из договора может быть предъявлен в той стране, где живет ответчик, и в той стране, где условлено исполнить договор; следовательно, в таком случае применение того или другого законодательства зависело бы уже не только от случайных обстоятельств, но и от произвола одной из сторон, от усмотрения заинтересованного частного лица. Таким образом, ясно, что теория Вехтера не то что не верна, а только неполна, недосказана. Положение Вехтера, что, применяя иностранный закон, судья, в сущности, применяет закон, который ему приказывает применить его собственный законодатель, остается прочным приобретением науки, что бы ни говорили интернационалисты, как ведущие свое происхождение от Савиньи, так и сторонники новой итальянской школы, с которою вы вскоре познакомитесь. Сам Савиньи отдавал должное этой стороне учения Вехтера; и для него было бесспорно, что судья обязан применять ту коллизионную норму, которую он встречает в своем законодательстве, хотя бы это не совпадало с его теоретическими воззрениями. Из всех позднейших возражений против Вехтера в немецкой литературе я отмечу еще только замечание Бара, потому что это один из самых видных ученых в нашей области. Он находил, что и принцип толкования закона по смыслу и духу опасен, потому что ведет к произволу; но это возражение не против Вехтера, а против всех случаев неполноты в положительном законодательстве; этот произвол судьи есть зло, ценою которого покупается иногда прогрессивное движение права.