Имени Ксюши никто не произнёс, но Маша, прикончив пончик, выглядела уже гораздо бодрее. В магазине она купила мыло, альбом для рисования и сетку для стирки белья. Аня, выложив на прилавок свой бесконечный список, оглядывала завешанные халатами и джинсами стены, рассматривала витрины с колбасой, чаем и рюкзаками, вдыхала аромат свежеиспечённого чёрного и белого хлеба и поглядывала в сторону пластмассового набора для ванной: зеркало в розовой раме, несколько полочек, мыльница и стакан для щёток. Может, купить? Как-то приспособить во флигеле около колодца, и то удобней будет…

– Анна Алексеевна? Вас подождать?.. Помочь отнести?

– Нет, нет, Маш, иди домой. До понедельника, – попрощалась Аня.

– Да… Спасибо вам, – тихо ответила Маша и, помахивая пакетом, вышла из «Ромашки».

А Аня, чувствуя себя недалёкой уездной богачкой, принялась набирать покупки: хозяйственные свечки и корица, семена анютиных глазок и перчатки, йод и крем, газеты и батарейки…

Глава 5. Неформальная встреча

Тащилась она со всем добром обратно добрых сорок минут. Когда Аня толкнула калитку, солнце уже шло на закат розовым румяным яблоком. Антонина, видимо, услышав скрип, выбралась на крыльцо и ждала, протянув вперёд руки. Ветер трепал её седые, выбившиеся из пучка некрашеные пряди и задирал подол старого, ладно сидевшего зелёного платья. Последние лучи золотили старческую фигуру, и с одной стороны Антонина казалась сделанной из ломкой и звонкой фольги, а с другой – той, что в тени, – из тёмной глины.

Ане казалось, что руки у неё от пакетов вытянулись, как у обезьяны. Она не чаяла, когда поставит сумки, и потом не глядела ни на залитый розовым светом двор, ни на крышу, облитую, как лаком, вечерним солнцем, ни на статную Антонину. Только думала с каким-то неожиданно острым раздражением: могла бы и сойти навстречу с крыльца, не такая уж она дряхлая. Вон как по дому шустро шаркает…

Антонина, словно услышав её мысли, шагнула с крыльца на верхнюю ступеньку, но тут же охнула и вцепилась в перила. Аня, всю дорогу оберегавшая сумки от грязи, бросила их на землю и рванула к крыльцу.

– Антонина Ивановна! Что такое? Сердце? Антониниванна!

– Всё хорошо, милая, всё нормально, – побормотала старуха, цепляясь за неё сухими руками. – Помогите в дом зайти…

Аня, нервничая и судорожно вспоминая, на какой улице живёт фельдшер, довела Антонину до её кровати-алькова.

– Гораздо лучше, – уже без одышки поблагодарила Антонина, отдёргивая занавесь. – Спасибо вам, Анечка… Простите.

– Лекарств каких-то? Чаю? – беспомощно спросила Аня.

– Ничего не надо. Сейчас передохну чуток, и встану. Видимо, перетрудилась, – смущённо-насмешливо вздохнула старуха. Аня наклонилась к ней, пощупать пульс на запястьях, и в нос шибануло сразу несколько запахов, которых, за тревогой за Антонину, она сразу и не заметила. Пахло хлоркой и белизной, как бывало дома после большой стирки. Пахло масляной краской – едко и душно. Пахло сдобным тестом и сладкими апельсинами – так, что кружилась голова.

– Не помню, сказала вам или нет – Маруся сегодня придёт, поможет бельё развесить во дворе. Я и сама могу, но таз тяжёлый, она всё ругается, если я сама, – виновато объясняла бабка. – А потом, думаю, раз постирала с хлоркой, так уж заодно и вон тот кусочек над раковиной покрашу, и плесень вытравлю…

Квадрат над раковиной и правда светился свежайшей масляной заплаткой.

– А потом тесто поставила. Как раз к вашему приходу успела. Будете чай, Аня? Или вы голодная, что-то поплотней сделать? А пирог как раз к Машиному приходу настоится.

– Ох, Антонина Ивановна, – пробормотала Аня. – Напугали вы меня. Мне бы такой продуктивной быть и бодрой в вашем возрасте. Сейчас, сбегаю сумки заберу, ладно?