Кай испуганно дёрнулся в сторону лестницы, явно намереваясь помочь бедолаге, но, увидев, как тот спокойно встаёт из пролома и отряхивает нагрудник, остановился.

Танец продолжался.

Рыцари, собравшиеся в зале, не сразу поняли, что им делать. Их задача – защищать замок, но сейчас они оказались втянуты в сумасшедшую пляску, от которой уже не могли оторваться. Их доспехи звенели, как колокольчики на ветру, отражая сумасбродный ритм песни, которую Лиррик теперь пел во второй раз.

Наконец, когда мелодия дошла до последнего куплета, пляска стихла.

Лиррик замолчал, и в зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь далёким эхом, затихающим в уголках древних стен.

– Хорошая работа, – произнёс он, оглядывая собравшихся. – Чуткость, внимание, чувство ритма – всё при вас!

Рыцари молча поклонились. Лиррик жестом велел им разойтись. Те, кто прибежал на шум, вернулись на свои посты, а незадачливому воину, проделавшему огромную дыру в двери, он помог выпрямить нагрудник. На броне осталась заметная вмятина, похожая на шрам, полученный в былой битве.

– Мама всегда сердилась, когда слышала эту песню, – вдруг сказал Лиррик, глядя на братьев, чьи лица светились детской радостью. – Она напоминала ей о прошлом отца… О том, как он исходил девятнадцать морей и пару-тройку океанов.

Он улыбнулся.

– Кстати, он сам написал её для неё!

С этими словами он направился к выходу из главного зала. Его голос звучал тепло, как воспоминание о давно ушедших днях.

Проходя мимо очередного витража, Лиррик невольно задержал шаг. Изящно нарисованная дева с прядями золотистых волос, развевающимися на несуществующем ветру, подмигнула ему, а затем, кокетливо улыбнувшись, спряталась за одиноким клёном. Лиррик, привычный к странностям этого места, усмехнулся и, щёлкнув пальцами, ответил ей лёгким кивком, продолжая свой путь.

Но стоило свернуть за угол, как светлое веселье сменилось угрюмой настороженностью. Коридор сузился, его высокие арки, исписанные старыми заклинаниями, сдавили пространство, словно намеренно удерживая гостей в своих древних объятиях. Полумрак здесь был вязким, насыщенным воспоминаниями, застывшими в самом воздухе. Глухие тени цеплялись за стены, тянулись к потолку, словно стараясь убежать от мерцающих отблесков магических ламп, горевших здесь с самого основания замка.

Чёрные, выгоревшие факелы, цеплявшиеся за стены, молчаливо свидетельствовали о битве, произошедшей в этих коридорах в одну из долгих, промозглых зимних ночей. Тогда тьма пришла, заколотив в двери храма знаний, пытаясь вырвать его из рук хранителей.

Лиррик приостановился, опираясь на свой посох. Он легонько стукнул им по полу – раз, другой. В ответ вспыхнули языки пламени, лениво охватившие старые железные держатели факелов. Тени испуганно отползли прочь, растворяясь в углах. По гладкому белому мрамору скользнула зола – тонкая, невесомая, как пепел сожжённой рукописи. Она закружилась в воздухе, увлекаемая магическим порывом, и на миг перед глазами Лиррика промелькнуло что-то далёкое, забытое, почти призрачное. Но прежде чем он успел рассмотреть видение, очередной взмах посоха рассеял пыль и вернул его в настоящее.

Коридор привёл его в зал, наполненный живым, переливчатым светом, проникающим из внутреннего двора. Здесь время текло иначе. Солнечные блики играли на старых деревянных партах, за которыми некогда сидели величайшие умы. Они погружались в размышления, оспаривали догмы, писали трактаты, что теперь покрывались пылью в стенах библиотеки.

За распахнутыми окнами раскинулся густой лес – необъятный, древний, охраняющий южную часть школы. Его кроны качались под напором тёплого ветра, отбрасывая причудливые тени на стены. Тяжёлые, морщинистые ветви дубов тянулись к зданию, словно заглядывали в окна, слушая истории, что шептали книги. Один из них, самый древний, раскинул свои руки так широко, что его узловатые побеги овили флюгер на крыше парадной столовой.