Бурундук сновал между толстыми побегами кедра, пробивавшимися сквозь сочный, изумрудно-зелёный ковёр мха. В его глазах мелькал азарт охотника, а в движениях – неутомимая жажда исследования. Насекомые, переполнившие пространство у подножия дерева, в панике разлетались в стороны, стоит только его крохотным лапкам коснуться земли. Но охота на упитанного жука закончилась поражением: тот, замешкавшись на краю корня, внезапно расправил блестящие надкрылья и взмыл в воздух, оставив незадачливого преследователя недовольно фыркать в траве. Разочарованно опустив ушки, бурундук вынужденно переключился на более доступную добычу – юные, ещё не до конца раскрывшиеся грибочки, робко выглядывающие из мха. Однако его внимание всё время металось между едой и Даной, так что, балансируя между выбором, он предпочёл первое, доставая из-за щёк ранее запасённые лакомства.

Его лёгкое свечение продолжало пленять взор Эола, который то и дело пробовал приманить зверька, насвистывая мелодии. Стоило только звуку коснуться кристальных граней бурундука, как его свет начинал разгораться ярче, заставляя окружающих задерживать на нём взгляды. Но, заметив повышенное внимание, зверёк тут же испуганно попятился, пискнул с явным возмущением и бросил взгляд в поисках поддержки. Его бусинки-глаза замерли на Дане, чья мягкая улыбка внушала доверие. Она протянула ладонь, на которой лежало несколько ароматных кедровых орешков. Бурундук не устоял перед искушением. Вскочив на её руку, он проворно схватил угощение, а затем, покрутившись на месте, свернулся калачиком. Перед тем как юркнуть в нагрудный карман Даны, он едва слышно позвякал своими кристальными лапками, будто маленький живой колокольчик.

– Он ей понравился, – хмыкнул Илиф, наблюдая за сценой с лёгкой усмешкой.

– Да, моя сестра всегда ладила с животными, – спокойно ответил Тин, не отрывая внимательного взгляда от тропы.

Но Илиф лишь усмехнулся шире, блеснув ослепительно белыми зубами.

– Нет-нет, я о другом. Я про того парня, – пояснил он, кивнув в сторону Эола.

Тин нахмурился, бросил на сестру оценивающий взгляд, но ответил без особой эмоции:

– Главное, чтобы этот парень никому больше не приглянулся у нас дома.

На лице Илифа появилось недоумение.

– Это почему же?

– Ей придётся драться за его внимание. У нас так принято. Это зрелище одновременно восхитительное и устрашающее.

Песчаник задумчиво потеребил браслет из шёлковых нитей, сверкающий на его запястье, затем согласно кивнул:

– Традиции нужно чтить.

Дальнейший путь лежал сквозь густые переплетения корней, образующие настоящий лабиринт. Тин уверенно вёл группу, двигаясь по запутанным тропам, проложенным природой среди выступающих древесных жил. Корни, уходящие вглубь почвы, вздымались узловатыми гребнями, поглощая большую часть солнечного света, так что лишь редкие его полосы пробирались сквозь кроны, создавая иллюзию танцующих теней. Здесь, в этом полумраке, время словно замедляло ход, а путники ступали осторожнее, прислушиваясь к каждому шороху.

Под их ногами, где-то далеко внизу, бурлила Лихая. Её рёв, глухой и тягучий, словно дыхание самого леса, разносился эхом среди древесных гигантов, напоминая о своём постоянном движении. Вода с яростью вгрызалась в каменистые берега, обнажая древние корни и унося с собой куски земли. Казалось, ещё немного – и этот гул вырвется наружу, окатит их, поглотит, затянет в свою вечную гонку к Восточному океану. Но стоило Тину свернуть в сторону, как шум вдруг стих, уступая место новым звукам.

Здесь, на небольшой прогалине, путники замерли. С высоты верхнего яруса им открылась завораживающая картина: витающее над ними разноцветное облако бабочек, которые кружились между цветущими ветвями. Бархатистые лепестки, трепещущие высоко в небе, испускали мягкое, еле слышное пение, а ветер, гуляющий по лабиринту древесных корней, уносил его дальше, смешивая с ароматом влажной земли и смолистого кедра. Бабочки поднимались выше, выше, пока не исчезали в сиянии далёкого неба, оставляя за собой волшебное ощущение эфемерности.