Таких разговоров у Катьки случилось много. Даже когда мама с Лоркой приехали, и то её оторвали от разговора с родными звонком про Евдокию Васильевну.

Сегодня маму с младшей в палату не пустили. Катьке пришлось самой идти к своим на первый этаж, в холл, где всё – стены, пол, потолок, окна, двери, всё пространство – гудело от десятков голосов: к болящим людям пришли их родственники и друзья, и вот теперь все разговаривали.

– Нам Ирина Владимировна сегодня сказки читала, и Татьяна Ивановна – тоже. Из той же книжки. Представляешь? – говорила Лорка, забравшись на Катькины колени. Сегодня буквы в её речи вставали на требуемые места. – Мы ей говорим, Татьяне Ивановне, что нам Ирина Владимировна эту же книжку читала, утром, а Татьяна Ивановна сказала, что повторенье – мать ученья. Я вот и думаю: зачем нам ещё одна мама, у нас же у каждого своя!..

Для Катьки с Лоркой нашёлся свободный стул. Мама стояла напротив, доставая из пакета и показывая то, что принесла. Вынула и книгу:

– Извини, забыла спросить, что ты читаешь, взяла первое, что попалось.

– Спасибо, мам, – отозвалась Катька. Призналась, слегка покривив душой, но помня недавние события: – Ты у меня золото. Только книги мне сейчас и не хватало.

– Правда? – не поверила мама и расцвела улыбкой. – Ты.

– Ты, если хочешь, – перебила её Катька, – сходи в кафе. Без меня. Но с Лоркой. А я потом. Как-нибудь.

Вибрация заставила Катьку прервать разговор, она достала из кармана шортиков смартфон, отжала иконку:

– Да?

– Вы про Евдокию Васильевну.

– Да, умерла, – Катька кашлянула. – Вы с теми, кто хоронить будет, созвонитесь, они всё расскажут.

– Кто-то умер? – не поняла мама.

– Да, – согласилась Катька. – Хороший человек. Бабулька одна. Рядом со мной лежала. Жалко, что у меня такой бабушки нет. Я на её контакты всем сообщала, что она… того… Так мне уже больше двадцати раз позвонили. Представляешь?

– Представляю, – сказала мама. И попросила: – Можно я тебя поцелую?

– Можно, – милостиво разрешила Катька.

И мама обняла её вместе с Лоркой – обеих:

– Господи, какое же это счастье, что вы у меня есть!

Книжка оказалась про Хому и Суслика. В другое время Катька предпочла бы – из-за ситуации – что-нибудь менее смешное, но уж что оказалось под маминой рукой.

Под рукой, кстати, но уже под Катькиной, оказался и Илья Дробан.

Ужинали они вместе, за одним столом.

Больничная столовая была маленькой, неуютной, в ней пахло хлоркой и духами. Хлоркой – от пола и столов, духами – от тётки-пациентки, что долго возмущалась недосоленной, по её мнению, рыбой. Она не стала доедать свою порцию – ушла из столовой, глухо ворча, оставив после себя долгий запах и ощущение присутствия.

– Хорошо быть левшой, – улыбался Илья. – И в тетрадке можно писать, и рыбу есть… – правая рука у него была на перевязи. – Представляешь, – качал он головой, – думали – ушиб, а оказалось – трещина.

– А мне даже читать запретили, – пожаловалась Катька на врачей.

– А хочется? – продолжал улыбаться Дробан; улыбка у него была обворожительная.

«Интересно, как он целуется? – думала Катька. – Девки говорили, что видели, как он.»

Вслух она ответила:

– Ага.

– И книжка есть? – спросил Илья.

– Есть, – ответила Катька, а мысли так и лезли в голову: «Вот бы с ним по городку пройтись! Не, лучше сначала по школе! Чтобы подошёл, обнял так и чмокнул. Не, не в губы, – Катька брезгливо поморщилась, она вообще не представляла, как это целуются по-настоящему, потому что ни разу в жизни ещё не целовалась. – В щёчку! Так, по-домашнему. Как будто мы с ним уже давно вместе. Как бы… живём», – она облизнула пересохшие враз губы: – Есть книжка.