– Какого черта ты не защитил ее!? – накинулась я на отца со слезами на глазах.

Для меня самой это было неожиданно, но гнев и печаль захлестнули с головой, абсолютно не давая подумать.

– Какого черта ты вообще отправил ее на эту проклятую войну!? – я буквально задыхалась от горя и слёз.

– Нет! Мамочка! Нет! – я и забыла, что рыжик побежала следом за мной.

Забыла, что она тут.

Эмс подбежала к дивану, после чего заплакала, как никогда в жизни. Она брала маму за руку, только и делая, что крича:

– Мамочка, прошу! Проснись! Не спи, открой глаза, я по тебе скучала! Пож-жалуйста… П-проснись… Мамочка… – с каждым словом ее голос становился все тише и глуше от слез, что душили и не давали сказать и маленького слова.

Кажется, я уже никогда не забуду этот крик и всхлипы. Я должна была ее успокоить, но вместо этого кинулась в гневе к отцу. Будто хотела защитить маму от него, но было поздно.

Непроизвольно, в каком-то состоянии аффекта, словно так и должно было быть, я со всей силы, наотмашь ударила его по щеке.

Пожалуй, это один из немногих поступков, за который мне невероятно стыдно перед отцом. Почему-то разум не принимал в расчет то, что он ее любил. Тогда мною двигал один гнев. Змеем искусителем он шептал, что именно отец тогда пришел домой, отправляя мать на битву, он говорил, что пасть в битве за Рай – честь для настоящего ангела. А мама любила и потому верила.

Я захотела вновь ударить отца, но и замахнуться не успела, ибо почувствовала, как невидимая сила откидывает к стене и впечатывает так, что, будь я простым смертным, то тут же переломала бы все ребра.

Моя сестра. Точно. Она же шла рядом, так же печально смотря на труп матери, но будто бы полностью поддерживала мысль, что смерть была не напрасной.

Катрин решила встать на защиту отца. Её безумная любовь иногда переходила все границы, как, например, сейчас. В порыве гнева, она назвала меня тварью и зашипела подобно змее, периодически переходя на крик. С каждым словом я чувствовала свою вину. Катрин кричала о том, как отец любил мать и всеми силами пытался защитить.

Я же эгоистично думала только о том, что больше нет моей поддержки, забывшись, что какой бы тварью не была моя близняшка, она не меньше любила мать.

Готовая признать свою ошибку и извиниться перед отцом, я уже было открыла рот, как решающие слова из длинной тирады Катрин вывели из себя

– Это был ее долг – защищать Рай. И погибла мать с честью, – прошипела она, наклоняясь ко мне.

Сестра пыталась быть гордой, пыталась показать, что смерть матери – та самая потеря, которая «должна делать нас сильнее», именно так говорили нам в школе о павших солдатах, но я-то видела.

Я видела, как у Катрин по щекам катятся слезы. Они выдавали ее с потрохами и, если бы не все крики, не культ погибшего героя, быть может, я бы даже попыталась обнять сестру. Это выглядело крайне странно – гордость на лице, а в глазах столько боли и отчаяния, сколько ни разу не видела.

В горле стоял ком.  Из-за злобы мои глаза изменили свой цвет на черный, скрывая под собой белок и радужку.

Презрительно фыркнув, Катрин встала и отошла к отцу, обнимая его руку и кладя голову на плечо. А я так и лежала у стены, желая, чтобы это поскорее закончилось. Выбора не оставалось, кроме как ждать, пока они не отведут Эмми в свою комнату, а сами свалят подальше, чтобы я смогла спокойно попрощаться с матерью. Наедине.

Но прежде, я тихо зашла в комнату Эмми.

Похоже, отец с Катрин наложили на нее заклятие, чтобы малышка уснула. На щеках еще блестели слезы, подушка рядом была мокрая, а я хотела прижать сестричку к себе, поближе к сердцу и пообещать, что никогда не дам в обиду. Что не пойдет воевать, в случае атаки. Нет, не будет этого, только не с моим рыжиком.