Телепортировавшись с Аластором на его территорию, я почувствовала, как живые цепи обвили тело. Руки и ноги натянули таким образом, будто хотели меня лишить всех конечностей сразу. Но самое страшное, что я потеряла из виду палача. Перед глазами лежали различные кинжалы, неизвестные мне жидкости в бутылочках и сердце противно замирало от осознания, что он все это проверит на мне. Внезапно, позади я услышала мерзкий, скрипучий, нечеловеческий голос Аластора.

– Ну что, начнем игру?

Я поклялась не орать, но ведь и палач знает правила своей игры.

Кейт

Я помню, как пообещала себе, что буду сильной. В конце концов мы сами заслужили наказание и должны были достойно принять его.

Боль, страх и отчаяние – вот что чувствуешь, находясь в подвале палача.

Две недели нестерпимой боли и мук с тех пор навсегда отпечатались у меня в памяти, а злой, нечеловеческий смех демона преследовал еще многие годы в самых страшных кошмарах.

Возвращаясь к утру в Рай, я чувствовала, как губы неприятно побаливали, ведь в первые три дня прокусывала их сразу же до крови.

Палач и не собирался щадить. Он выкладывался на полную, делал все, чтобы сейчас, стоя на пороге дома, мое тело тряслось как осиновый лист на ветру, а я, того и гляди, упаду на колени, даже не дойдя до кровати.

Два этажа казались невероятным испытанием, ведь каждый шаг отдавался болью во всем теле, а руки предательски соскальзывали со стен и перил, в попытках зацепиться хоть за маленький выступ или подсвечник.

Наконец я смогла добраться до своей кровати, в которую рухнула как поваленное ветром дерево и не смела более шевелиться.

Только спустя минут двадцать, находясь на грани сна и реальности, кое-как сняла с себя окровавленную и подранную в лохмотья одежду и с тихим болезненным стоном укрылась мягким одеялом, что приятно касалось кожи. Надо было еще, по-хорошему, сходить в душ, чтобы смыть с себя кровь, но сил уже не осталось.

 Лёжа в кровати, я думала о том, что отец безусловно уже узнал о нашей выходке и какое наказание последовало за ней. Школы просто обязаны были предупреждать родителей о таких крупных инцидентах. И не удивлюсь, если этим занимался сам Сартия. С каким же он упоением в голосе он говорил, как «приятно» будет узнать Михаилу столь «прекрасное» известие.

В моей голове никак не хотел укладываться тот факт, что то, что мы отчасти демоны, не является оправданием нашим деяниям. Да и мы все еще дети. Почему нельзя было просто простить и сказать, что так делать не стоит? Да, предупреждали, да, были ознакомлены, но ведь на первый раз даже смертные друг друга прощают.

«Dura lex, sed lex» – «Закон суров, но он закон». Отец часто любил повторять эту фразу, когда мы с сестрами где-то оступались. Он даже младшую учил этому, что, на самом деле, было правильно.

Как не печально, но мы были осведомлены о правилах и законах. Все об этом знали, но заставил нас сойти на землю тот чертов адский вискарь! В голове возникали все новые и новые оправдания нашей «шалости».

К счастью, отца я пока не видела, да и как-то не очень-то и хотелось. Уже точно знала, каким суровым взглядом он будет смотреть на меня. И в мыслях наверняка останется всего лишь одна мысль: «Что же я в своей жизни такого сделал, что мне досталось такое отродье?».

Прости, пап, но твоя дочь искренне хотела повеселиться и забыла об ответственности. Честно, прости.

Я абсолютно потеряла счет времени, лёжа в полусонном состоянии и уходя глубоко в мысли, которые перескакивали с одной на другую. То винила саму себя, что посмела вот так вот легко поддаться и нарушить закон Ада, то ненавидела Киру, что, абсолютно не думая, сдала нас, хотя по-своему хотела остановить.