Кроме того, специальные исследования по истории торговли тканями, прежде всего, Анри Лорана[87], Эдуарда Баратье (1923–1972)[88] и некоторых других, убедительно продемонстрировали нараставшую активность экспорта с Запада на Восток льняных и хлопчатых полотен, шерстяных сукон, а позднее, с XIV в., и шелковых материй, потеснивших традиционную продукцию Леванта. Собственно говоря, европейский текстиль, но отнюдь не золото и серебро, был тем денежным эквивалентом, который обеспечил Западу и прибыли, и поступление необходимого сырья.
Раймондо Мороццо делла Рокка[89] и Роберто Сабатино Лопец[90] привели серию генуэзских и венецианских документов, подтверждавших наблюдения о настойчивых поисках итальянцами рынков сбыта западноевропейского текстиля и рынков сырья далеко на Востоке – в золотоордынском Сарае, Ургенче, индийском Дели и городах Китая. Количественный анализ книг налоговых ведомств позволил сделать взвешенные заключения о динамике торгового обмена. И уже Лопец в своих ранних трудах[91] высказывал мысль о спаде средиземноморской торговли во второй половине XIV в., задолго до взятия Константинополя турками, под воздействием внутренних факторов, связанных с реорганизацией европейской экономики. Эта идея нашла дальнейшее подтверждение в монографии профессора Еврейского университета в Иерусалиме Бенджамена Кедара[92] и в получающей все большее признание концепции кризиса XIV–XV вв.[93]
Нашли монографическое освещение те отрасли торговли, которые не были известны прежде, например: работорговля, исследуемая в трудах бельгийского медиевиста Шарля Верлиндена (1907–1996)[94], итальянского палеографа Доменико Джоффре[95], венгерского тюрколога Лайоша Тарди[96]и российского византиниста Сергея Карпова[97], торговля пушниной[98], солью[99], зерном[100] и рыбой[101].
В поле исследования международной торговли вводится все новый материал, отражающий всю сложность полиэтнического мира Средиземноморья. Труды Амин аль-Холи[102], Ахмада Даррага[103], Субхи Лабиба[104]предоставили в распоряжение ученых данные об арабской торговой активности в Северном Причерноморье. Работы турецкого исследователя Халила Иналджика[105], российского востоковеда Константина Жукова[106] ввели в научный оборот неизвестные прежде турецкие источники. Исследования канадского византиниста Никоса Икономидиса (1934–2000)[107], американского византолога Анжелики Лаю-Томадакис (1941–2008)[108], греческого византиноведа Марии Нистазопулу-Пелекиду[109], их немецких коллег Клауса-Петера Мачке[110] и Петера Шрайнера[111] значительно расширили представления о торговой деятельности греческих купцов. Профессор Московского университета Сергей Карпов[112] привел принципиально новые данные об участии трапезундского купечества в большой торговле.
Существенное обновление исторического знания во второй половине XX в. связано в немалой степени с достижениями школы «Анналов» и утверждением концепции «глобальной истории» Фернана Броделя (1902–1985)[113]. Мир XIII–XV вв., несмотря на его относительную узость, охватывавший лишь Европу, Азию и Африку, условно объединенных Средиземным морем, стал осмысляться в своем тесном единстве, в своей взаимообусловленности. По мысли Броделя, прогресс Европы не мог быть достигнут вне связи с остальным миром, более того, он существенно зависел от давления самой отдаленной периферии тогдашней ойкумены. Сам этот мир приобрел в видении историка сложно структурированное понимание: внерыночная экономика со всем ее натуральным обменом, расчетом услугами, самодеятельным ремеслом; рыночная стихия с ее непредсказуемой игрой курсов и прибылей и капитализм с его жесткой организацией и иерархией. Как показал исследователь, до 40 % общественных богатств предопределялись низовым уровнем инфраэкономики.