Довольно интенсивно обращалась в Кафе серебряная монета Трапезунда, комниновские аспры (asperi cominianati), с изображением Святого Евгения, покровителя столицы Трапезундской империи; эта монета чеканилась не византийскими, как иногда утверждалось[449], но трапезундскими Комнинами[450] из серебра, происходившего из копей Халдии и Гюмюшхане[451]. Там имела хождение монета турецких эмиров, султанские аспры[452]; их порой ошибочно связывали с Солдайей[453], итальянским городом второй половины XIV–XV вв. в Крыму (современный Судак). Встречались серебряные монеты Хулагуидов, которые после реформы Газан-хана (1295–1304) стали называться «танга»[454]. Изредка попадались османские акне[455] и александрийские дирхемы[456], называвшиеся в латинских источниках «аспрами». Монета, как и вообще серебро, сырьевое, или чеканенное, были, наряду с золотом, единственным товаром, свободным от налогообложения[457].

Из Крыма слитки и монета распространялись по путям «из греков в варяги». Как свидетельствуют кафские массарии[458], они отправлялись литовским князьям, молдавско-валашским господарям, ордынским ханам и московским правителям. Таким образом по «татарской дороге» достигали Каменца Подольского южно-итальянские и греческие монеты[459], венецианские гроссо, чеканенные от имени дожей Райнерио Дзено (1252–1266) и Франческо Дандоло (1328–1339)[460]. Похожим путем по днепровскому пути доходили до Киева генуэзские денарии гроссо[461]. Несомненно, с рассматриваемой линией торговли должно быть связано распространение «фряжского серебра» в русских землях, как в древнерусских грамотах обозначалось серебро итальянского происхождения. Только по двум закладным грамотам 1388 и 1411 гг. значилось 5000 рублей подобного серебра[462], что составляло около одной тонны драгоценного металла.

Вообще, ввоз серебряных слитков и монеты отражает одну достаточно примечательную особенность обмена между Севером и Югом, не получившую должного признания в специальной литературе. Данный металл служил сырьевой основой для разнообразных ремесел в самой Кафе, известной своими мастерами, так и в еще большей степени – в северных городах. В руках кафских умельцев аспры превращались в различные украшения и фурнитуру одежды. Под воздействием кафских чеканщиков серебряные слитки становились деталями наборных поясов и кошелей[463]. Из привозного серебра изготовлялись серебряные предметы культа, бытовая посуда и столовые приборы, составлявшие привычные атрибуты жизни кафского горожанина[464]. Сырьем местным ремесленникам служил продававшийся в Кафе серебряный лом[465]. Наконец, нельзя забывать, что монетный двор Кафы, начавший чеканить с начала XV в. собственную серебряную монету[466], также работал на импортном сырье.

Дабы завершить освещение вопроса о товарном значении серебра, стоит указать на ввоз готовых изделий из этого металла. Таковы представленные в инвентаре северо-кавказских кахатлежей серебряный пояс XIV в. итальянского производства и блюдо с геральдическим щитом в виде шахматной доски, а также серебряная с чернью бляшка с изображением воинов[467]. Таков серебряный кубок из Пскова, являвшийся произведением итальянских мастеров, серебряный потир из Новгорода сьенской работы[468].

Южный путь через черноморские порты был основным для поступления в русские земли меди и очень редкого олова. И тот, и другой металлы, согласно космологическим представлениям средневековья, принадлежали одной стихии – воздуху, хотя первый из них соотносился с Венерой, а второй – с Юпитером. Медь и олово, подобно желтку и белку, составляли алхимическое «яйцо философов», мистический аналог Вселенной, которое выступало медиатором в восхождении от несовершенных форм материи к совершенным. Оба металла имели симпатическую связь с кровью и наделялись способностью целительного на нее влияния