Пожалуй, еще чаще золото встречалось в Кафе в виде монеты самой различной атрибуции: тут были венецианские цехины[420], узнаваемые по фигурам Святого Марка и коленопреклоненного дожа, и кипрские безанты[421]. Здесь обращались геновины[422], с неизменным порталом, обозначавшимся по-лигурийски “Janua”, то есть «Генуя», говорящим символом Лигурийской республики, и бизантины Триполи[423]. Там встречались флорины[424], отличимые по геральдическим лилиям, знаку Флоренции, и образу Иоанна Крестителя, и византийские иперпиры[425].

На месте средневековой Кафы в конце XIX–XX вв. найден не один клад, заполненный золотыми венецианскими дукатами, относящимися к длительному периоду, начиная с правления дожа Франческо Дандоло (1328–1339) и заканчивая догатом Доменико Контарини (1659–1675)[426]. Подавляющая часть монет относится к XIV в., как и примыкающий к ним редкий флорин римского сената (1350–1432)[427]. Единичные находки средневековых итальянских монет встречаются и поныне[428].

Из Кафы монета распространялась в пределах Крыма. И на месте Солката в составе только одного клада найдено 37 венецианских дукатов XIV в.[429]

Порой золотые монеты становились частью ювелирного изделия – перстня, пуговицы, или кулона[430]. По «виа тартарика» они распространялись еще дальше[431] под вводившим в заблуждение многих исследователей названием «злоц тэтэрэшт»[432], ибо они поступали из татарских земель и порой были татарской, или, лучше сказать, кафской имитацией дуката[433].

Золотые монеты были не редкостью на Кавказе под характерным названием «plori veneticum»[434] не без связи с функционированием торговых путей к Северному Прикаспию и Волге[435].

Подобным же образом в пределах северных земель оказывались золотые и позолоченные изделия из Италии, как скажем прекрасный позолоченный кубок, поднесенный консулом Кафы господарю Валахии Стефану III (1457–1504)[436], или изысканный поясной набор с изображением монаха-францисканца и гербом генуэзского рода Негроне[437]. Похожий «пояс золот фрязьский с женчугом с каменьем» принадлежал, по-видимому, Великому князю Ивану Калите (1325–1340) и передавался по наследству его потомкам[438].

Часть импортного золота использовалась ювелирами Кафы[439], превратившими город в заметный центр златоделия со своей собственной традицией в торевтике[440]. К их продукции, судя по невысокой стоимости, принадлежат упоминавшиеся в нотариальных актах золотая диадема с дукатом, монисто с флоринами, золотые колье, браслеты и кольца[441]. К инвентарю кафских ювелиров относится и упомянутый там же пробирный камень[442], служащий для определения пробы драгоценного металла.

Несомненно, «из греков» поступала и большая часть использовавшегося в северных землях серебра. Будучи олицетворением абсолютного материального начала в своем наиболее совершенном качестве, серебро наделялось магической силой очищать и облагораживать все, к чему оно прикасалось. Принадлежа к стихии Земли, серебро являлось одновременно отражением астральной духовности, знаком Луны, и оказывалось мистически воздействующим на черную желчь, на функции порождения и на сферу материнства вообще[443].

В Кафу импортировалось серебро самого разнообразного происхождения и качества. Там было серебро в слитках и пластинах, со штемпелем коммуны Генуи[444], происходившее, скорее всего, из серебряных рудников Испании и отчасти Сардинии[445]. Встречалось серебро кусковое и листовое, отмеченное клеймом Венеции[446], происходившее, определенно, из подвластной Адриатической республике Иллирии[447].

По кафским частно-правовым актам 1289–1290 гг. значилось более 520 килограммов такого серебра. По нотариальным записям Кафы 1343–1344 гг. отмечалось 1000 соммо (около 200 килограммов)