Это, с одной стороны, вещественный инвентарь XIII–XV вв.[214] археологических раскопок в Феодосии, проводившихся Императорской археологической комиссией (1859–1916), Одесским обществом истории и древностей (1838–1922), Таврической губернской ученой архивной комиссией (1887–1920), Таврическим обществом истории, археологии и этнографии (1920–1931), Государственной академией истории материальной культуры (1924–1935), Феодосийским историко-краеведческим музеем (1917–1937) и Крымским филиалом Института археологии Академии наук Украинской ССР (1972, 1975–1976, 1979–1983, с 1992 г. НАН Украины). С другой стороны, это предметы кафинского происхождения (керамика, торевтика)[215], встречающиеся в археологических памятниках Крыма, Причерноморья и, может быть, еще дальше по северным торговым путям.
13. Наконец, дабы те или иные предметы торговли воспринимать в историко-культурном смысловом контексте эпохи, было сочтено необходимым обращаться к различным, естественно-научным трактатам средневековья, например, по минералогии[216], дающим информацию о физических и метафизических свойствах драгоценных камней; по алхимии[217], содержащим сведения о металлах и красителях; по медицине и врачеванию[218], описывавшим свойства специй и продуктов питания, и некоторым другим.
Весь этот источниковый материал вкупе с выше охарактеризованной историографией и позволяет рассчитывать на разрешение поставленных в исследовании целей и задач, об успешности чего судить ученой аудитории.
Глава I
Кафа на путях «из Варяг в Греки» и обратно
Выражение Нестора – «путь из варяг в греки» – стало литературной метафорой, приметой эпохи древнерусской героической саги. Думается, однако, что оно обладает достаточным историческим и культурным смыслом для описания явлений XIII–XV вв., когда утвердилась новая социополитическая реальность – Золотая Орда, как-будто бы занявшая то место, которое прежде занимала Византия, ибо при всех деформациях этого нового сосуществования жизненный уклад Руси, причем не только в его внутренней направленности, сохранил свою связь с никео-константинопольским культурным кругом[219]. Вслед за «кыянами», паломниками, в Константинополь и еще дальше – в Святые Земли, колыбель христианства, этот путь проделывали русские клирики, как, например, игумен Даниил или Игнатий Смолнянин, имевшие случай оставить известия о своих путешествиях[220], а еще чаще оставшиеся безмолвными торговые люди северных русских княжеств и земель, придавшие ему более широкое социальное звучание.
I. 1. Место Кафы в сообщениях между Севером и Югом
Вообще, путь «из варяг в греки» не сводим к какому-то одному маршруту, пусть и весьма интенсивному, будь то днепровский или донской. Он представляется широкой, зонной коммуникацией между Севером и Югом, в которой бассейн Черного моря с его исключительными навигационными возможностями занимал место своеобразного ускорителя, а Кафа являлась эпицентром.
Обозначенный путь с особой ролью незамерзающего черноморского порта Кафы[221] недооценивается рядом историков[222], отдающих предпочтение континентальному обмену, тогда как морские сообщения обладали колоссальными преимуществами в сравнении с сухопутными, позволяя перевозить в 100 раз больше груза, в 4–7 раз быстрее и с гораздо меньшими издержками[223].
Предшествующие поколения исследователей[224] не располагали возможностями оценить потенциал купечества как самой Кафы, так и северных стран, ориентированных на обмен с этим городом, осознать размах и географию торговых операций.
Следует подчеркнуть, что сторона «варягов», как условное обозначение Севера, получила в XIII–XV вв. значительное расширение с явным смещением от Балтики в сторону Приполярного Урала и Сибири. Не случайно, Альберто Кампензе в 1522–1523 гг. приводил расстояния от Новгорода до Устюга, Печоры и вогульского Зауралья как давно освоенные