Особенно думать о большем. Я положила ладони двух рук на его грудь в стойкой уверенности, что сейчас я оттолкну его.

Вот сейчас… точно, сейчас.

Но вместо этого я цепляюсь за рубашку, прижимаясь теснее, переплетая звуки наших сердец.

– Прости меня, Агата, – шепот, утопающий в моих спутанных волосах где-то у самой шеи, эхом отдается мурашками у самой поясницы. Разливается удивительное чувство тепла, окрашивая щеки в ярко-красный цвет. Вибрация внизу живота, где комком скручивается тлеющее желание, вызывает шум в голове.

Кончик языка касается его шеи, как будто против моей воли, моё тело больше не слушает голос вопящего в неистовстве разума. Внизу приливает кровь, бурлит желание, высвобождается нутро дикого зверя, готового вкусить запретное, сладко-греховную связь.

Большим пальцем он обводит мою скулу, поглаживает нижнюю губу, слегка оттягивая её, пока я смотрю в его потемневшие глаза.

В горле застревает стон, когда пальцы святого отца проникают меж сомкнутых всего мгновением назад губ, смачивая их в моей слюне.

Где-то внутри ещё живого разума на секунду становится тошно, но это чувство исчезает, когда на свет выходит потаённое желание.

Его прикосновения уверенные, властные. Я дрожу, когда он вынимает пальцы из моего рта и притягивает меня за шею для поцелуя.

– Прости меня, Агата, прости, – он отстраняется, едва прикоснувшись ко мне губами, прикрываясь сутаной.

По инерции, поддаваясь желанию, я тянусь к нему, но он отталкивает меня.

В этот момент я чувствую себя голой с задранными полами одеяния.

– И вы простите меня, – едва скрывая разочарование, произнесла я, прежде чем встать.

– Доброй ночи, сестра Агата, – отрешенно произнес он, даже не взглянув на меня.

– И вам, святой отец, – проговорила я, делая вид, что все в порядке, даже если он обернется, то не должен заметить ничего из того, что я чувствую на самом деле.

* * *

Обратный путь был невообразимо молчаливым. Я вспоминала, что отец Доминик выглядел суровым из-за сведенных вместе бровей, и до того как ушла, почти видела, как крутятся в его голове тяжелые мысли.

Жалеет ли он о том, что произошло? Наверное, жалеет.

И я корю себя за слабость. Корю за то, что не поступила бы иначе, даже если бы представился шанс вернуться во времени, не оттолкнула бы его, не отвернулась от поцелуя, снова позволила бы губам припухнуть от жестко-прекрасных прикосновений.

* * *

Совершенно не помню, как поднималась по лестнице. Держалась за стену? Наверное, да, раз под ногтями остались следы штукатурки. Губы горели, а воспоминание раскалывало разум, ребра ломило с каждым вздохом, словно бы на них накинули стальные прутья, пытаясь сдержать бешено рвущееся наружу сердце.

Из-под полуприкрытых глаз я посмотрела на силуэт, стоящий между лестничными пролетами. Когда открыла глаза пошире, там уже никого не было.

Померещилось. Опять.

На негнущихся ногах вошла в комнату и застыла. У стены стоял силуэт, сотканный из клубящихся теней. Свет с трудом проникал в комнату, как будто кто-то еще специально загораживал окно.

– Нашлась, – проскрежетало множеством голосов бесплотное существо и неестественно вывернув подобие головы, взглянуло на меня тремя парами ярко-красных глаз. А затем их стало больше, намного больше.

В темной комнате стало тесно, мне казалось, что стены сжимаются до предела, но нет, это существо разрослось, превращаясь в тучу. Через густую, почти непроглядную тьму на меня смотрели, наверное, сотни кроваво полыхающих глаз, заставляя сердце колоть от ужаса.

Моего горла медленно касается когтистая холодная рука. Множество голосов зловеще громко шепчут, наперебой пытаясь что-то проговорить.