Просыпаюсь от собственного визга и до самого утра, пытаюсь прийти в себя. Сестра Мария заваривала успокаивающие травы, но ничего не помогало и я в конечном итоге перестала пытаться. Смирившись с бесконечной вереницей кошмаров, спала урывками, все еще крича и просыпаясь в слезах.

Близится новая исповедь. И мне, наверное, хотелось бы покаяться. Я старалась не пересекаться с отцом Домиником. А на его уроках, смотрела только на крепко сцепленные руки, не поднимая глаз.

– Ты снова неважно выглядишь, все хорошо, я могу помочь? – Барбара подкралась так тихо, что я взвизгнула.

– Эй! Ты чего? Я давно тебя зову. Нервная ты какая-то, что-то случилось?

– Все в порядке, – я с силой провела ладонью по лбу и глазам, рискуя их вдавить в череп.

– Ты все время где-то не здесь. Вчера я с тобой разговаривала добрых двадцать минут, пока не поняла, что ты совсем не слушаешь. Что происходит? Ты можешь мне рассказать, – она взяла мои руки в свои и с надеждой заглянула в глаза. – Мы же подруги.

 Как я могу рассказать ей обо всем, что творится в моей голове? Как я могу рассказать, что стремительно схожу с ума и вижу, как от стен отделяются тени, стремящиеся настигнуть меня? Как поведаю о греховных снах о святом отце?

– Я думаю о родителях, – полуправда, чтобы отвлечь внимание.

– Тебе нужно отпустить. То что случилось, значит, уготовано Всеотцом, это испытание, – она крепко обняла меня и я вдохнула запах простого мыла.

– Я устала от испытаний, – пожала плечами, высвободилась из объятий. – Пойдем, не хочу опаздывать.

Мимо прошло несколько послушниц. Случайно, я услышала их разговор и скривилась.

– Сегодня пойду на исповедь к отцу Доминику. Покаюсь в зависти. Я всю ночь думала в чем покаяться.

– Отличная идея, я пожалуй тоже схожу.

– Девочки, я не могу думать ни о чем, кроме исповеди.

Хихикая, они пронеслись мимо нас, стараясь прийти первыми и занять ближние к входу столы в комнате обучения. Разумеется, чтобы быть ближе к отцу Доминику.

– Дуры, ходят на эти исповеди только ради того, чтобы лишний раз посмотреть на святого отца, – недовольно проговорила Барбара.

– Не стану спорить, – я улыбнулась ей и она вернула мне улыбку.

 Когда мы вошли в комнату, все первые столы уже были заняты и мы с Барбарой двинулись к последнему не занятому в третьем ряду.

Святой отец вошел звучной поступью, держа книгу со Словом Единым на сгибе локтя. Он оглядел присутствующих и все разом притихли.

Хрустнул ветхий переплет, зашелестели, будто стоная, страницы, и он начал читать вслух. Его голос относил меня куда-то далеко. Я старалась не слушать, не вслушиваться, не смотреть. Но он раз за разом возвращал на себя мое внимание. Он мог бы потягаться с сиренами за умение очаровывать, делая обычные вещи. У сирен не было бы шанса, столкнись они где-нибудь в море.

– Сестра Бьянка, сестра Жанна, вы мешаете мне читать слово Всеотца. Если вы пришли сюда хихикать, то спешу вас огорчить, я не сказал ничего смешного. И кара, посланная Всеотцом на всех огорчивших его детей, точно не подразумевает смех, – холодно произнес и сверкнул глазами, точно плетью. Даже у меня, смиренно молчавшей, все это время, волоски встали дыбом.

– Простите, отец Доминик…

– Поменяйтесь местами с сестрами Агатой и Барбарой. Впредь, – сделал хлесткую паузу, – попрошу первые столы не занимать.

 Они посмотрели на наш дуэт злобно, с едва скрываемой завистью. Я поежилась, а Барбара слишком порывисто взяла свои вещи и поспешила занять место.

Словно меня приговорили к дыбе, я медленно шла на эшафот, точнее, к первому столу в опасной близости к священнику.

– Смирение побеждает гордыню, – сказал отец Доминик, не сводя взгляда с Бьянки и Жанны, которые что-то недовольно пробурчали пару мгновений назад.