«Наливай, доченька», – прошипела она из шелковых простыней. Я шел рядом с Леной. Она была как-то неопрятна, вид ее заставлял переосмысливать тенденцию моды и цитировать философские трактаты. Словом, архаичный антураж. Такой я ее еще не видел. Да, в общем-то, это можно объяснить. Не каждый день ее шубутная маман совершала гибкие выпады. Я отдаю отчет, что глумлюсь над душою покойной, но она-то каким местом думала, когда пошла на суицид.

После я еще не раз буду вспоминать этот день, сжимая до хруста свои зубы. Что она сделала с нашим тандемом в целом и со своей дочерью в частности. Я часто еще стану анализировать наши отношения с моей Леночкой, но найти выхода, пусть даже гипотетического, наверное, не сумею уже никогда. Быть может, в падении нашего «Рима» львиная доля вины моя, как знать, наверное, более точную справку могут дать в небесной канцелярии, но я пока как-то не спешу туда. Ну, а коли выпадет, непременно загляну в окошечко тамошней регистратуры душ человеческих.

В день погребения у Лены была забавная прическа, вернее не было ни какой вовсе, растоманские хвостики и ветряная челка. Экстрадиция тела с земли грешной не известно куда состоялась без особого пафоса, кагорта творчески-экономического слоя общества лишена эпотажа. Голова вращает в своих утилитарных мозговых магистралях только цифры и знаки математического толка, да и то… в определенном барыжно-сером направлении.

Был, правда, на погребении некий фуцин «Фан-фаныч» (солидный мужчина), вот он и возложил на себя обязанности загробного тамады. Проводил панихиду чинно, спокойно, говорил о покойной много лестного и противоречивого, наверное «пер» мамашу в молодые блядские годы. Так тогда подумал я, но мне не было стыдно за мои крамольные мыслишки.

Свезли несостоявшуюся тещу на участок «номер три» (кладбище), похоронили и лопаты умыли. Я даже набросил ей на ход ноги пару горстей глинозема. Ну, если разобраться, человеком она была неплохим… или была бы.

Ну, а после вся бутафорская чучельная богема объявила войну на широко накрытый поминальный стол. Накидались алкоголя, мама не горюй, грузчики ведут себя на порядок достойнее. После третьей об усопшей не вспомнил никто. Все гужевали на мои деньги и критиковали советский строй. После «скромной литургии» и чревоугодия кафе Зазы напоминало графские развалины. Разложившиеся трупы бычков в рюмках с водкой, млечный путь из дикого симбиоза всех салатов и сочного интеллигентного блевантина. Пара-тройка заморышей под столом напоминали несчастных по наитию уцелевших после кораблекрушения и прошедших через все круги ада. Те, кто видел тему на шаг вперед, а это толстозадые тетки с торгашеским минталитетом спешно набивали прозорливо принесенные с собой пакеты гуманитарной помощью. Они просто спасали продукты от затянувшегося акта вандализма.

Мы с Леной и бабушкой покинули Садом и Гоморру сразу же, предоставляя возможность скорбившим оставаться наедине со своей немереной скорбью. Кто-то умирает, а взамен появляется новый человек, это закономерно. Где-то убыло, значит где-то прибыло. Мы поехали к лене, выпив немного водки, нас неимоверно повлекло друг к другу, не знаю, вроде такой день, а мы… мы стали находу срывать одежду друг с друга и неистово целовались. Потом был секс, наверное, один из лучших в моей жизни…

После смерти матери Лена сильно изменилась, как будто на нее снизошло некое проклятие. Она, некогда желанная, любимая и любящая, стала с космической скоростью отторгаться от меня. Не могу это ничем объяснить, но клянусь, я не мог повернуть ситуацию к лесу задом, а к себе передом.