Великая княгиня, не подпуская никого к телу супруга, обмыла его освященной водой и велела отнести в церковь архангела Михаила, где находились могилы прадеда, деда, дяди и отца усопшего.

Митрополит Великой Руси Пимен находился тогда в отъезде, потому похоронами, как старший по церковному званию, распоряжался митрополит Трапезундский Феогност, гостивший в Москве[22]. При отпевании присутствовали епископы Звенигородский Даниил и Сарайский Сава, игумены Сергий Радонежский с Севастьяном и прочие. Дмитрия Ивановича погребли с псалмами, молитвами, надгробными песнопениями, как то и положено. Когда меж живыми и мертвым легла вечная земля, братья-княжичи, бояре, чиновный и простой люд целовали крест новому государю Василию Дмитриевичу. Во Франции в таких случаях восклицали: «Король умер! Да здравствует король!» – но Москва не Париж…

Василий Дмитриевич меж тем не был убежден в законности своего поставления на великий Владимирский стол и отправил в Орду бояр, дабы ханский ярлык[23] придал законность его власти.

Пограничные заставы Тимура Гурагана и Тохтамыша стояли друг против друга вдоль Сырдарьи, не предпринимая решительных действий. Внезапно воины великого эмира переправились через реку, напав на ордынскую стражу, а потом преследовали ее до Белака[24], но вскоре расположение небесных светил изменилось. В завоеванном Железным Хромцом Хорасане началось восстание, которое заставило его повернуть вспять. Судьба единоборства двух повелителей должна была определится позже.

Бескрайние степные просторы заставляли великого эмира относиться к будущему походу более чем серьезно и откладывать его на неопределенное время, ибо неизбежность столкновения предопределялась геополитической необходимостью и от исхода его зависело очень многое.

Формальный повод для вражды тоже имелся: Тимур Гураган в «великую замятню» захватил Хорезм, называемый «среднеазиатским Египтом», который Чингисхан даровал потомкам Джучи, а значит, и их наследнику Тохтамышу. Будущие противники втайне готовились к схватке, но пока обменивались посольствами, которым ни одна из сторон не верила. Недаром на Востоке предостерегают: опасайся халвы, смешанной с ядом, и мухи, сидевшей на дохлой змее.

Хан сносился с вождями своих многочисленных племен, которые представляли собой пестрый конгломерат религий и культур, состоящий из кочевников-скотоводов, оседлых землепашцев, племен оленеводов и ремесленно-торговых городов.

Как подданные зависят от государя, так и тот – от них. Прежде всего Тохтамышу требовалось вселить в людей уверенность в победе, что от топота сотен тысяч коней закачаются и падут минареты «Жемчужины Востока» – Самарканда, где он некогда укрывался от Урус-хана. Тогда великий эмир принял Тохтамыша, как сына, но ныне, став ханом улуса Джучи, бывший беглец посчитал своего прежнего покровителя выскочкой, ибо тот происходил из монгольского рода Барлас, однако не принадлежал к ханскому роду, а значит, не мог претендовать на трон. Чтобы соблюсти видимость законности, Тимур Гураган держал при себе потомков Джагатая[25]: хана Суюргатмыша[26], а затем его сына Султана-Махмеда. Номинально улусом правил тот, но ни для кого не являлось секретом, в чьих руках находилась власть.

Узнав о смерти Дмитрия Ивановича Московского, Борис Константинович поспешил в Сарай-Берке, но не нашел там Тохтамыша. Тот находился у впадения Яика в Хвалынское море. Охрана хана сперва приняла русских за неприятеля, но быстро убедилась в своей ошибке.

Тохтамыш предложил гостю присоединиться к нему. От таких предложений не отказываются, но, кроме сотни всадников для охраны князя, никого с ним не имелось.