– А хочешь, пойдем в столовую «М-К»? – предложила Мара.

– Это где?

– Да здесь же, в нашем здании. Там хорошо кормят и недорого. А потом что-нибудь придумаем. Я на пару часов отпрошусь.

– А тебе ничего не будет?

– Не-а, тут девчонка меня заменяет. Наш босс до сих пор толком не знает, как мы выглядим. Когда ты сможешь подъехать?

– Так. От Кропы до Девятьсот пятого… Где-то через полчаса.

– Давай тогда ровно в час. Подходи к главному входу, я спущусь к охранникам с пропуском. Окэ?

– Окэ. До встречи.

Мара первая повесила трубку.

Я надел куртку, ботинки и побежал вниз по лестнице. Я решил пешком идти до «Боровицкой», чтобы поменьше ехать на метро. Я шел по Волхонке и радовался, что живу именно здесь, рядом с Пушкинским музеем. Я, можно сказать, вырос в Пушкинском музее, у меня был абонемент почти на все курсы лекций с четвертого по девятый классы, я играл в здешнем драмкружке в пьесах, которые сочиняли здешние же одухотворенные девочки. Античный зал я вообще воспринимал, как свою резиденцию: я тут делал уроки, знакомился с разными людьми или просто думал. Почему-то эта любовь к Пушкинскому музею не распространилась на весь район. Я до сих пор знаю его не очень хорошо, и названия половины переулков для меня звучат дико. Например, Могильцевы переулки – где они вообще? Как там могут жить люди? Скорее всего, упыри.

В бассейне «Москва» возились рабочие. Мне было приятно, что с голограммой у них ничего не получилось. А мысли убегают, словно не хотят иметь со мной дела – все осень. Не люблю осень. Пусть Пушкин, Тютчев и Фет расписываются в своей любви к этой старой деве, а меня осенью просто тошнит. Я вообще не умею страдать. А страдать беспричинно, просто от осеннего сплина (все умирает кругом, видите ли) – для меня невыносимо. Разум ждет зимы, тело скучает по лету, а душа мечтает о весне. Осенью я, вроде как, и не живу.

Хорошо, что Мара работает на «Девятьсот пятого». Там рядом Ваганьковское кладбище, и можно купить дешевые цветы. Мара уже стояла на проходной, когда я примчался туда с маленькой красной розой. Она улыбнулась.

– Я не слишком опоздал?

– Нет. Цветочек мне?

– Твоему шефу. Где эта твоя столовая?

– Пошли.

Черт. Кто придумал эту столовую?! Ты вначале платишь деньги, получаешь чек, а потом с этим чеком мучительно ищешь то, что заказал.

– Слушай, Мар, а что это «3.700»?

– Салат какой-нибудь. Ты заказывал салат?

– Уже не помню. Так: суп у меня есть, правда, почему-то рыбный…

– А ты какой хотел?

– Борщ.. Отбивная есть, оладьи.. хрен с ним с салатом, чего не хватает?

– Компота.

– Верно. «1.700». А у тебя все есть?

– Угу.

– Как ты так разобралась?

– А я просто сразу беру, что нравится, а на чек не смотрю.

Ну вот мы сели.

– Приходи ко мне сегодня вечером.

– С чего бы?

– Отметим твой день рождения.

Мара улыбнулась губами.

– Ты помнишь.

– У меня записано. Кстати, вот тебе подарок, – я достал из кармана эту несчастную голову. – Поливай ее, и вырастет травка.

– Какая?

– Зеленая.

– Спасибо. Очень мило.

Я смотрел то на Марины брови, то на ее кулон. Брови у нее очень красивые: черные, ровные и блестящие. Кулон тоже интересный – сделанный из тонких золотых прутиков слон с большим жемчужным глазом. Марины губы двигаются. Большие терракотовые губы, у моей мамы такого цвета кафель на кухне, мне очень нравится. Она ведь что-то говорит.

– … приехать сегодня не приеду. Ты же знаешь, как я далеко живу. Но на выходные у меня есть план.

– Какой план?

– Поехать на дачу. У меня есть ключ от домика в Кратово. Ты был в Кратово?

– Как-то раз в Жуковском.

– Я не поняла, ты согласен?

– Согласен? А, да, конечно. А сегодня ты не приедешь?