– Что посоветуешь с Меншиковым делать, Василий Лукич? – прервал затянувшуюся паузу Алексей Григорьевич.

– Пока, что с ним поделаешь, нужно выдерживать нейтралитет, а вот как только станет ясно, что наша взяла, тут уж главное не оплошать, сию же секунду под стражу и на плаху хорошо бы не откладывать… слава Богу, есть за что.

– Хоть отбавляй, – мечтательно подтянул Алексей Григорьевич.

– Ну вот, а тем временем, рассылай-ка нарочных, пусть все, как только придет известие о смерти императора, не мешкая, будут во дворец, да выкликают Петра II, что бы там ни было. Пусть не раздеваются, даже шубы не снимают, так и спят, и едят, в решительный момент каждый миг будет дорог. Также распорядись, чтобы одетыми и с запряженными конями ждали будущие нарочные числом равным нужным и верным нам особам. Хватит у тебя людей и лошадей по одному на приглашенного? Если нет, я дам.

– Найдется, найдется, – заторопился Алексей Григорьевич. – Пойду распоряжусь да сразу распределю, кому куда направляться и с каким сообщением, чтобы потом только одну команду дать: «Вперед!» – и все готово. А ты пока подумай, что еще нужно, чтобы потом не замешкаться.

«От страха, что ли, он таким шелковым стал, прямо не узнать, воплощенное послушание. Вона, как власти захотелось!» – развлекался про себя Василий Лукич. Вслух же сказал:

– Хорошо бы к Остерману троих снарядить, чтобы являлись к нему каждые пять минут с напоминаниями во дворец пожаловать.

– Напрасный труд, братец, что мы с тобой наперед не знаем, что напоминай, не напоминай – скажется больным при смерти и все одно не покажет и носу. Может что еще?

– Да что же еще? – благосклонно отвечал Василий Лукич, чуть не всерьез входя в роль теневого правителя. – Остальное решится во дворце в соответствующий момент. Сумеем проявить быстроту и натиск – наша возьмет, оплошаем – жди сюрпризов.

В глубине души обоим братьям куда больше хотелось бы заранее предпринять ряд шагов к желанной цели. Но граф Толстой был прав, трепет перед Петром был необорим даже жаждой вожделенной власти, поэтому ни один из них о сем и не обмолвился. Более того, судя по себе, они были уверены, что никто не шевельнется прежде них, все выждут, и тут они глубоко ошибались.

Царевич Петр, внук Петра I, имя которого в последние дни беспрестанно было на устах у всего Санкт-Петербурга, до поры не ощущал повышенного внимания к своей особе. Они с сестрой Натальей жили обыденной жизнью, по распорядку, давно заведенному указанием их великого деда, окруженные привычными лицами: камер-фрау, камергерами, камер-юнкерами и учителями. Скорее можно было отметить, что визиты воспитателей, барона Андрея Ивановича Остермана и князя Алексея Григорьевича Долгорукого, сократились числом и длительностью. Реже забегали тетушки Анна, Елизавета и Наталья, да куда-то западал закадычный и ненаглядный друг царевича, князь Иван Долгорукий, что досадовало, но не удивляло, так как ему было свойственно периодически где-то запропаститься. Петр понимал, что у них с Иваном значительная разница в годах – восемь лет, даже поболе. Догадывался, что помимо их совместных забав, которые молодой князь разделял с ним с неподдельным удовольствием, были еще и другие, для него недоступные, но от этого понимания легче не становилось, наоборот, разбирала тем большая обида. Каждый раз в подобных случаях девятилетний Петр готовился при появлении «предателя» сделать ему резкий выговор, но как только видел своего любимца вновь, забывал, а если и помнил, то откладывал, чтобы не омрачать приятные минуты совместных игр и развлечений. Его родная годом старшая сестра Наталья относилась к появлениям и исчезновениям Ивана совсем по-другому, если не сказать, прямо противоположно. Петр и Иван, разумеется, приглашали и принимали ее в свои потехи, но с одной стороны многие из них ее отнюдь не увлекали, а с другой она просто умирала от ревности, ибо лишь слепой мог не заметить, что, когда Иван был рядом, она отходила на второй план. Она – единственная родная сестра, самая близкая по крови целом свете! У нее ни к кому не было привязанности сколь-либо сравнимой с той, что она испытывала к брату, а у него… Помимо Ивана, он обожал своих тетушек. Особенно, Елизавету, которая и наведывалась чаще и заводила самое бурное и шумное веселье, как придет, кстати, гораздо более приемлемое для Натальи, чем то, что затевал Иван, но она никогда бы не променяла ни на тетку, ни на какие другие радости уединение с братом, к которому она так привыкла.