– Это же хорошо? – поинтересовалась женщина, не очень глубоко разбиравшаяся в озвученном.

– Да, могут принять сразу на второй курс, а то и… – Изя постучал по дереву, на что Циля улыбнулась. – Поскорее закончит… Тем более у нас с тридцатого года уже-таки четыре года…76

Аркаша ухаживал за погружённой в учебу Мэйделе, решившись поговорить с «тётей Цилей». Юноше нравилась девушка, но ему казалось, будто всё, что он делает, – совершенно бесполезно. Циля грустно улыбнулась, видя проблему молодого человека, но она хотела только самого лучшего для своей мэйделе, потому решилась посоветовать.

– Аркаша, не делай ветер, 77 – сообщила ему женщина и перешла на идиш. – Будь рядом. Если ты действительно что-то чувствуешь – просто будь рядом. Мэйделе не услышит трескучих слов, да и вряд ли оценит даже цветы – она просто не знает, почему это хорошо, понимаешь? А вот быть рядом…

– Я понял, тётя Циля, – кивнул Нудельман, которому Гита действительно очень нравилась, поэтому, сделав усилие над собой, он ей стал другом.

Аркаша утешал девушку, когда что-то не получалось, радовался за неё, когда выходило, приходил к ней в больницу, чтобы помочь хоть чем-нибудь. Молчаливый приветливый молодой человек вызывал улыбку много чего видевшего персонала, поэтому его и не гоняли. Так шло время, в которое казалось, что будущее очень радостное и ничего плохого случиться не может.

Гита старалась не огорчать свою Маму даже намёком. Она стала старше, скоро уже и выпускной бал, а за ним… Расставание с семьёй, которого девушка, конечно же, страшилась. Но Мама сказала: «Так надо», и Гита делала, как сказала Мама. Женщина для Мэйделе была абсолютным авторитетом, более авторитетным, чем даже товарищ Сталин, хотя вслух этого девушка, разумеется, не говорила.

Ривка, выбравшая Ленинград, грезила о колыбели революции, представляя, как будет ходить по улицам легендарного города. Что интересно, Мишка сменил вектор увлечений, отправляясь в тот же город. Юноша понимал, что видеться они будут нечасто, но тешил себя надеждой пронести свои чувства через это испытание. На дворе стоял тридцать девятый год, и расставание было всё ближе. Каждый день, каждая ночь приближала расставание Гиты с семьей, отчего девушка начала было чаще плакать, но Мама, да и ребе, помогли Гите принять это испытание, хотя было очень непросто. Особенно непросто убедить оказалось взрослую девушку, в памяти которой ожили старые демоны, что Мама никуда не исчезнет.

И вот наконец выпускной бал. Сначала было вручение аттестатов зрелости, и её детей вызывали одного за другим в числе первых, отчего Циля радовалась и гордилась ими. Аттестаты с отличием, благодарности комсомольской организации, благодарности учителям прерывающимся от волнения голосом.

– Пельцер Гита! – вызвали младшую дочь, чтобы вручить аттестат зрелости. С отличием! Девушка, увидевшая радостную улыбку Мамы, чуть не забыла всё, что хотела сказать, но взяла себя в руки, выдав прочувствованную речь, заставившую прослезиться педагогов и удовлетворённо кивнуть стоящего наособицу товарища из НКВД.

Счастливая от Маминой улыбки девушка принесла свой документ, вручая его той, что была для Гиты важнее всего на свете. Мамины объятия, Мамина гордость… на всю жизнь запомнила та, кого по-прежнему называли «мэйделе», этот момент. Потом, конечно, был праздник, на который пришли все – и дядя милиционер, и ребе, и соседи… Дети закончили школу, готовясь разлететься в разные стороны. Циля гордилась каждым из них. И, видя эту гордость Мамы, расцветали улыбки на посмурневших от скорого расставания лицах.