– Пойдём, доченька, – улыбнулась женщина. Девочка была такой милой и послушной, что не любить её было просто невозможно.

Ривка с Йосей были в школе, поэтому можно было сходить вдвоём. Гита абсолютно доверяла Маме и не спрашивала, куда та её ведет. Иногда Циля думала, что дочка пойдёт с ней куда угодно, не задумываясь, что было, конечно, не очень просто для восприятия, но тут уже ничего поделать было нельзя, такой уж была Гита – буквально боготворившая женщину дочь.

Платья Ривки подходили и Гите, поэтому сестра, конечно же, поделилась с девочкой, у которой не было пока ничего. Это значило, что надо ещё зайти на Привоз, где купить можно было что угодно – даже то, за что совсем недавно сажали, но голодное время отступило, и жить стало проще. Девочке много чего было нужно; Гита же, несмотря на то что немного опасалась людей, тем не менее абсолютно доверяла Маме, и это доверие читалось в каждом её жесте.

Трамвай Гиту поразил, она во все глаза смотрела на вагончик, но при этом ухватилась за Маму. Циля сдержанно улыбалась, крепко держа дочь за руку. Разговаривала Гита мало, но люди как будто что-то чувствовали, пропуская женщину и державшуюся за неё девочку с испуганным взглядом. Так они доехали до синагоги, увидев звёзды на которой, Гита сразу же заулыбалась, будто узнав старого знакомого, что всё сказало Циле, а потом внутри девочка подошла к стойкам с книгами, мягко и почти нежно погладив их.

– Кто эта милая девочка? – поинтересовался ребе, но Гита его совсем не испугалась. Увидев знакомо одетого мужчину, девочка чуть поклонилась и представилась.

– Гита Пельцер, – сказала Гита, разглядывая чуть иначе, чем она привыкла, выглядевшего ребе.

– Здравствуй, ребе, – вежливо поздоровалась Циля, – познакомься с моей дочерью Гитой.

– Это та самая? – мужчина с интересом посмотрел на девочку, потянувшую к себе сидур.51 Разумеется, историю еврейской девочки знали многие.

– Да, ребе, – женщина смотрела на то, что делает Гита, а та будто была не тут – открыв книгу по дороге к скамейкам женской половины, девочка знакомо шевелила губами. – Когда она появилась, тоже шептала молитву… «Шма».

– А сейчас – благодарственную, – немолодой раввин, разумеется, определил страницу, открытую девочкой. – Что наводит на мысли… девочка религиозная?

– Трудно сказать, – пожала плечами Циля. – Хочешь с ней поговорить?

– Пожалуй, – кивнул ребе и, дождавшись, пока ребёнок закончит молитву, куда-то увел Гиту, доверчиво с ним пошедшую, хотя Циля, конечно, знала куда.

Девочка странной не была, по мнению Цили, просто она потеряла в своей жизни всё и всех. Даже в советской стране это было возможно, а у «буржуев» так и подавно. Идиш для Гиты явно был родным, немного отличавшимся, но это было обычным делом. Вот с русским было не так просто, но Циля твёрдо знала – это необходимо, ибо по Одессе после неурожая пополз нехороший душок, а своим ощущениям женщина доверяла, потому дети ходили в русскую школу.52

Ребе вернул Гиту, радостно кинувшуюся к матери, и подошёл сам, в задумчивости покачивая головой. Видя, как Гита тянется к Циле, раввин понимал, что без женщины ребёнок погибнет, и нужно было максимально обезопасить эту семью, по мнению немолодого мужчины. К счастью, возможности для этого пока, по крайней мере, имелись.

– Ты для неё святая, Циля, – по-русски произнес ребе. – Никогда такого не видел.

Циля и Изя сотворили чудо – Гита полностью восстановилась, отъелась. Конечно, шрамы напоминали о прошлом девочки, но они были скрыты одеждой. Гита очень бережно относилась к одежде, а ещё полюбила Ривку и Йосю так, что удивляла самих детей, чувствовавших себя старшими, хоть и записали девочку одиннадцатилетней, как и Ривку. Прошло несколько месяцев, за ними пролетело и лето, и вот Гита собиралась в школу вместе с Ривкой. Нужно было решить ещё вопрос с пионерской организацией, но Ривка уже говорила с «людьми», как сказала она сама, а Гита выучила устав, цели и задачи, поэтому была вполне подготовленной.