Рэнкин прикурил сигарету от красивой золотой зажигалки и на миг задержал взгляд на пламени, будто оно могло дать ключ к разгадке причин взрыва, а затем произнес:

– Что вы думаете, герр Гюнтер? Полиция расследует произошедшее?

– Это не по моей части. Расследованием занимается пожарная охрана.

Я терпеливо улыбнулся и взял сигарету из портсигара Рэнкина. Наклонившись к его зажигалке, уловил сильный запах алкоголя. Затем с минуту попыхивал сигаретой, после чего покатал ее между пальцами.

– Но вот что скажу: окурок – самый действенный способ разжечь самый действенный огонь. Так, скорее всего, и было. Небрежно брошенная сигарета. В этом смысле все мы – потенциальные поджигатели.

Вид у Фишера сделался презрительным.

– Берлинские полицейские, – сказал коммивояжер. – Они тоже часть заговора. В наши дни единственное преступление – попасться.

Рэнкин вежливо улыбнулся. Он, возможно, и был слегка пьян, но все еще мог из любезности сменить вместо меня тему разговора.

– Я прочел в газете, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, – что Бенито Муссолини покончил с правами женщин в Италии в тот же день, когда в моей собственной стране возраст избирательниц снизили с тридцати до двадцати одного года. Во всяком случае, более или менее в тот же день. В кои-то веки почти горжусь тем, что я англичанин.

Мы закончили ужинать, не заговаривая больше ни о чем важном, что меня весьма устраивало. После того как посуда была убрана, я вернулся в свою комнату и уже собирался взяться за бумаги по второму убийству Виннету, когда услышал, что внизу раздался телефонный звонок. Через минуту или две ко мне вошла Роза. Она успела переодеться: теперь на ней был мужской вечерний костюм, который ей полагалось носить на выступлениях с оркестром «Халлер-Ревю». Белый галстук и фрак придавали Розе до странности сексуальный вид. Как детектив отдела нравов, я привык к трансвеститам – «Эльдорадо» на Лютерштрассе, печально известный подобной публикой, частенько становился источником информации о происходящем в берлинском андеграунде, – но был не вполне уверен, что отношусь к тому типу людей, которым комфортно в компании женщины, переодетой в мужчину. По крайней мере пока остается достаточно женщин, одетых как женщины.

– Звонили из полицейского управления на Александерплац, – сказала Роза. – Некто по имени Ганс Гросс сказал, что заедет за вами через полчаса.

Я поблагодарил ее и взглянул на часы, тихо наслаждаясь ароматом духов «Коти», который появился в моей комнате вместе с Розой. Он приятно отличалось от запахов рома, сигарет, мыла «Люкс», «Нивеи», жареной картошки и дешевого масла для волос, не говоря уже о кипах старых книг и куче нестираного белья.

– Думаете, проработаете допоздна? – спросила она.

– Не узнаю наверняка, пока не появится полицейская машина. Но да, возможно. Боюсь, таковы особенности работы.

В то же время я подумал, что для убийства несколько рано. Обычно берлинцы дожидаются, когда придет расслабленность после нескольких кружек и пары спетых песенок, а уже после забивают кого-нибудь до смерти. Совсем недавно я видел в приемной на «Алекс» арестованного, который во весь голос распевал «С юных лет». Он был пьян, разумеется, а еще только что забил свою старшую сестру клюшкой для гольфа.

– Она не придет, она больше не придет! Она не придет, она больше не придет!

Что, конечно, было чистой правдой. К сожалению.

Сегодня нас, скорее всего, ждал обычный несчастный случай, который требовал присутствия полиции. То, что некоторые парни из патруля называли «Максом Мустерманном»[16]: тело, найденное кем-то из граждан при обстоятельствах, вызывавших вопросы.