– Нет!.. – прохрипел Георгий. Кровь крупными каплями текла из прокушенных губ.
Ракета взметнулась ввысь, написала в небе над Метрополисом:
«Иосивара»…
Он открыл окно. Дивный город Метрополис, плясавший в дурмане света, ринулся ему навстречу, будто он один – единственно любимый, единственно ожидаемый. Он высунулся из окна и выкрикнул:
– «Иосивара»!..
Упал назад, в подушки. Авто мягко свернуло в новом направлении.
Ракета взметнулась ввысь и снова написала в небе над Метрополисом:
«Иосивара»…
IV
Был в великом Метрополисе дом, возрастом превосходивший город. Многие говорили, что он даже старше Собора и что еще до того, как Архангел Михаил поднял голос в соперничестве за Бога, дом этот уже существовал и в зловещей мрачности тусклым взором презрительно взирал на Собор.
Он пережил времена дыма и копоти. Каждый год, проходивший над городом, словно бы заползал, умирая, в этот дом, так что в конце концов он сделался кладбищем времен, гробом, полным мертвых десятилетий.
В черной древесине дверей выдавлен медно-красный, загадочный оттиск – печать Соломона, пентаграмма.
Говорили, будто некий маг, явившийся с Востока (по следам его красных башмаков шла чума), выстроил этот дом за семь ночей. Но городские каменщики и плотники знать не знали, кто сложил стены и поставил крышу. Ни напутствие мастера, ни украшенный лентами букет не освятили по благочестивому обычаю завершение постройки. Городская хроника не сообщала, когда умер маг и как. Просто однажды местные обитатели с удивлением сообразили, что красные башмаки мага давненько уже не ступали по ужасным городским мостовым. Люди проникли в дом, но не нашли там ни одной живой души. Хотя комнаты, куда ни днем, ни ночью не заглядывали лучи великих небесных светил, казалось, погружены в сон и ждут своего хозяина. Пергаменты и фолианты лежали раскрытые, под покровом серебристо-серого бархата пыли.
На всех дверях – медно-красный, загадочный оттиск, печать Соломона, пентаграмма.
Затем настало время, когда старое принялись разрушать. Вот и объявили: этот дом должен умереть! Но дом, что был сильнее времени, оказался и сильнее слов. Людей, прикоснувшихся к его стенам, он убивал внезапно рухнувшими камнями. Разверзал пол у них под ногами, и они падали в бездну, о которой никто дотоле не ведал. Казалось, чума, некогда шедшая по следам красных башмаков мага, до сих пор таилась в закоулках узкого дома и исподтишка, со спины, нападала на людей. Они умирали, и ни один лекарь не мог определить недуг. Дом так стойко и с такою силой оборонялся от разрушения, что слава о его злой силе вышла за пределы города, разнеслась далеко по округе и в конце концов не осталось ни одного порядочного человека, который дерзнул бы вступить с ним в борьбу. Мало того, даже воры и мошенники, которым указом обещали помилование, коли они изъявят готовность разрушить дом мага, предпочитали позорный столб, а то и плаху, лишь бы не попасть во власть этих жутких стен, этих дверей без ручек, запечатанных печатью Соломона.
Городок вокруг Собора стал большим городом, разросся до Метрополиса и центра всего мира.
И вот однажды явился из дальних краев какой-то человек, увидел дом и сказал: «Он-то мне и нужен».
Ему поведали историю дома. Он не улыбнулся. И настоял на своем: купил дом, считай, за бесценок, сразу же там поселился и переделывать ничего не стал.
Ротванг – так звался этот человек. Знали его немногие. Один только Иох Фредерсен был очень хорошо с ним знаком. И понимал: легче вступить в борьбу с сектой готиков за Собор, чем с Ротвангом за дом мага.
В Метрополисе, в городе рациональной и отлаженной спешки, очень многие предпочитали сделать большой крюк, лишь бы обойти дом Ротванга стороной. Соседним небоскребам этот дом достигал едва ли до колен. И стоял наискосок, поодаль от дороги. Для чистого города, не ведающего более ни дыма, ни копоти, он был досадным пятном. Однако существовал. А когда Ротванг – правда, редко – покидал дом и шел по улице, многие украдкой поглядывали на его ноги, уж не в красных ли он башмаках.