Не такое Батон ожидал услышать. Это была последняя передача перед тем, как радиоэфир окутал планету вечной тишиной. Словно очнувшиеся призраки зашептали из Преисподней.

– …Повторяю! Говорит «Лев Поликарпов»! – продолжали настойчиво взывать динамики встревоженным голосом радиста в далеком две тысячи тринадцатом году. – Терпим бедствие! Координаты семьдесят градусов сорок шесть минут южной широты, одиннадцать градусов сорок девять минут восточной долготы, неподалеку от станции «Новолазаревская». Москва, Нью-Йорк, Париж, Лондон, Токио уничтожены… как слышите меня? Хршшшш… Кто-нибудь меня слышит? Говорит «Ле…

– Выключи, – не своим голосом попросил Савельев. – Пожалуйста.

Выйдя из ступора и снова переключив канал, Батон зажал тангету и нагнулся к вмонтированной в столешницу груше микрофона.

– Раз, раз! Как слышите меня, прием! Мужики, это Батон из радиорубки, как слышите меня? Тарас, поварята… Черт бы побрал эту связь! – выругался Батон, оглядывая еще несколько панелей, и отвернулся от микрофона. – И куда американцы запропастились? Может, хоть они услышат. Женька, а ну-ка, запроси по-английски! Я-то никак не кумекаю.

Но приблизиться к пульту Савельев не успел: внезапно из покрытых наледью колонок сквозь треск помех послышался чей-то неразборчивый голос.

– Это кто? – в гробовой тишине вдруг четко и с хрипотцой поинтересовались динамики.

– Как кто? – Батон удивленно переглянулся с Савельевым. – Это я, Батон. Треска, ты, что ли? Где ты исправную рацию раздобыл, а? Вторую радиорубку нашли?

– Это не треска, – чуть поколебавшись, не согласились по связи. – Меня зовут Пошта.

– Какая еще «почта»? – нахмурился Батон и пригрозил: – Слышь, поваренок, хватит эфир засорять! Руки пообрываю, тесто пятками будешь месить! Палуба какая у вас…

– Еще раз повторяю, я не Треска, – терпеливо повторили динамики, и Савельев вздрогнул. – Я Пошта. Пошта из клана Листонош[14].

– Какого клана? – вконец растерялся Батон. Да и голос собеседника на том конце действительно был другим. – Так это не с «Поликарпова»?!

Опирающийся о панель охотник почувствовал, как от догадки на холке шевелятся волоски и, немея, начинают подгибаться ноги. Вот тебе и двадцать лет во льду простоял. Ай да «Поликарпов»! Ай да сукин сын!

Голос! Живого человека! Откуда-то ИЗВНЕ! Нужно срочно отрегулировать! Попробовать записать! Батон лихорадочно завозился с кнопками возле микрофона, силясь разобрать, что к чему.

– Ох ты растудыть твою, не сдохла, сволочь!.. Вот так известия. Живой?! – вопросы стремительно слетали с языка охотника один за другим. – Кто? Ты откуда вообще, братуха?

– Сейчас нахожусь в Балаклаве, – на этот раз ответ послышался практически сразу. – Это на острове Крым.

Крым?! Вот это новости! Где-то за пределами мертвого ледяного материка тоже есть выжившие!

Невероятно! Непостижимо!

Лицо застывшего Савельева от осознания происходящего стало белее снега. Склонившийся над пультом Батон не заметил, как на лоб из-под шапки заструился пот.

– Крым?! – потрясенно заревел Батон и придвинулся к микрофону так, словно хотел откусить от него кусок. – Вот уж услышались так услышались, нечего сказать. Весточка с того света прям. Был я в Крыму пару раз. Первый раз в Севастополе, в «учебке», а во второй раз в отпуск с женой приезжал, – он посмотрел на жадно ловившего каждое его слово Савельева, застывшего, словно изваяние. – Димка еще совсем карапузом был. Ласточкино Гнездо, Ялта, трамвай, солнышко припекает, ласково так… хорошо! Подожди, почему ты сказал – остров? Он же всегда полуостровом был!

– Был когда-то, да сплыл, – в голосе далекого собеседника послышались ироничные нотки, и Батон, к собственному удивлению, не выдержал, рассмеялся, хоть этот звук и был неуместен в этом странном, пустующем плавучем склепе. То ли от самой собой получившейся шутки, то ли от дурацких, подорванных алкоголем нервов. То ли от нахлынувших солнечных воспоминаний.