– Пропадом пропади! – Элохим ему приказал. – За нарушение договоренностей ты не касаешься больше судьбы Иегошуа.

Воланд галантно раскланялся, согласился, и на прощанье серьезно сказал:

– Присмотрите за мальчиком этим, он весьма одарен.

Элохим не дослушал даже:

– Без тебя я не знал? Проваливай! И впредь черед соблюдай.

Какие-то люди в лицо Иегошуа плескали водой, давили на грудь ладонями, – он был еще жив, – подняли его и принесли в глиняный город, подобных которому юноше не приводилось еще навещать. Он таился в верхах жаркой красной пустыни, в месте нагорном с видом на море соленое и он состоял из кирпичных домов, по плоским крышам которых можно было гулять, как по улицам, ибо эти постройки соединены меж собою. Там жили общиной, владели совместно имуществом, и деньги у них не в ходу. Все непременно трудились, старались для обеспечения ближнего, а ближний трудился для всех. И без принуждения. Каждый был волен делать свое. Но делать. И хватало горшечников и кузнецов, садовников и хлебопеков, строителей и животноводов. Называли они себя ессеями. А город назывался Кумран.

У них общий был стол для питания, но если кто-то хотел бы вкушать свою пищу в жилище своем, он брал съестное у одного из «хранителей кладовых». Люди не голодали, обжорство же не допускалось, поэтому все населенье Кумрана могло бы показать лишь нескольких толстяков – и только потому, что эти люди были полны из-за болезней своих.

Кроме работы все занимались учебой, писанием и служением Богу. Храм и библиотеки – места, где свободное время проводили люди коммуны.

В храме святом поклонялись они Элохиму, и была еще там синагога, где учились, и где было место для Торы. Храм – для поклонения Богу, синагога – для моления по-еврейски.

В храме хранилась священная чаша, из которой во время всеобщих людских поклонений каждый обязан был отпивать понемногу вина. Чаша шла по рукам, будто бы чаша крови живой. Означал этот символ, что все одной крови, и отпивший из чаши новый ессей принимался в общину. Каждый вновь обращенный должен был смыть свое прошлое, забыть свои убеждения и привычки, и принять к сердцу новые. И смывали это прошлое в общине водой. Можно было даже голышом или в исподнем стать под тазик и принять этот краткий, льющийся сверху спокойный приятный ручей, можно было улечься в лужицу после дождя, а лучше в фонтан. Да, там были фонтаны, в этой жаркой земле. А в море? Нет, это Ям ха Мелех, в море смерти не смыть свое прошлое.

В Кумране учились все, и все были равны, и женщины свободно могли обходиться без платков и накидок. И если женщина была безграмотна, то, как она могла общаться с просвещенным мужем? Скучно с такою женой. И было это необыкновенно, необычно, непонятно для непосвященных во время оно. Иегошуа впервые видел женщин, в сущности, свободными. И они были краше темных по образованию дев всего Востока. Умны ессеи были потому, что не давали никому губить свои умы обманом, экстазом религиозным.

Иегошуа спросил:

– Кому вы молитесь?

– Мы молимся Яхве, что значит для нас «Безымянный». Он вечный и он вездесущий, зачем ему имя? Я называю Его по-разному, и Он понимает, что я обращаюсь к Нему. Чаще всего зову его Авва, что значит, Отец. Другие называют его Элохим, Элори и Элли. Как угодно, кто как хочет, к нему обратится, и правильно будет, поймет всевышний и так, если ты разговор с ним от сердца ведешь.

Ессеи рассказали Иегошуа, что был у них человек, очень походивший на Имашиах. Он проповедовал простые, понятные истины и творил чудеса. Дьявол его искушал в пустыне, сулил владычество над миром, но он отказался. А потом его схватили враги и убили. Но этот человек воскрес из мертвых.