Во-вторых.

Надо акцентировать консервативный смысл, который заложен в том типе культурного самосознания, который утверждает Смирнов. Представление о прогрессе предполагает, что есть те формы социокультурной организации, которые более эффективны, чем другие, есть те формы деятельности, которые более эффективны, чем другие. Прогресс предполагается как прогресс в решении общих для человечества проблем. Предполагается, что такие общие проблемы есть. Если же все это отрицать, то само представление о развитии и внутри социокультурной системы, и внутри человечества окажется под вопросом. Если каждая культура демонстрирует не решение проблем, а свою специфику, то даже негативно понимаемые феномены можно будет считать своими «специфическими достижениями». Если социокультурная система приобрела какую-то форму, то эту форму можно признать за достижение и не пытаться ее преодолеть на основе критериев общего развития и переноса из других культурных систем. Ведь это будет считаться попыткой отказаться от своей специфики. Здесь теоретик легко может попасть в плен консервативной идеологии правящей элиты. Для нее представления о необходимости замкнуться на свою специфику будут очень подходящими для реализации консервативной политики. Здесь снова можно вспомнить критику теории Данилевского со стороны как христианского, так и просвещенческого универсализма. И в том, и в другом случае замкнутость на своей специфике будет означать отмену прогресса в решении общечеловеческих проблем (хотя для религиозной и безрелигиозной философии эти проблемы будут отчасти разными).

Далее Смирнов рассказывает, каково понимание всечеловеческого с его токи зрения.

«С моей точки зрения, всечеловечность может интерпретироваться не как некая аморфная «отзывчивость», но как готовность перешагнуть границы смысловой логики своей культуры и увидеть оправданность логик других культур. Именно в этой точке видна принципиальная разница между правдой, оправданностью – и истиной. Истина задается в рамках одной, и только одной логики смысла, тогда как правда и оправданность находит место для разных (несовместимых как таковые – каждая со своей истиной) логик смысла. С этой точки зрения категории «правда» и «оправданность» стоят уровнем выше, чем категория истины, снимая несовместимость и взаимную инаковость разных логико-смысловых перспектив, и прежде всего – задаваемых ими критериев истины. Правда и оправданность – это возможность применить принцип то же иначе, чтобы увидеть осмысленность каждой из таких взаимоисключающих – пока мы говорим об истине – перспектив.

Осуществить всечеловеческое – значит не свести все многообразие культур к единственному логико-смысловому варианту, выкорчевав все прочие под лозунгом «единства общечеловеческого», а найти оправданность каждого как его осмысленность – как его право на свое логико-смысловое основание, на свою логику смысла, позволяющую развернуть культуру так, как это не может сделать другая культура, стоящая на другом логико-смысловом основании. Мы не умеем пока понимать другие культуры, видя их оправданность. Такой путь и был бы работающей альтернативой действующему сценарию глобализации, столь же беспощадному, сколь и эффективному в деле пострижения всего человечества под одну логико-смысловую гребенку»10.

Обратим внимание на то различие между «истиной» и «правдой», которое вводит Смирнов. «Истина» выражает внутреннее зрение каждой культурной системы, а «правда» и «оправданность» – интеркультурную позицию в ее «всеечеловеческом» варианте. То, что введение «правды-оправданности» является интеркультурным ходом, говорит их противопоставление замкнутости каждой культурной системы на себе. Это вполне логично. Если исходное самосознание культурной системы видит только свой внутренний мир и не воспринимает как значимое (и тем более равноправное) миры других культур, то это создает ситуацию неустранимого конфликта культурных систем. Такого род конфликт Смирнов принимает в качестве глобального вызова. Но поразительно то, что он даже не пытается ввести здесь представление о вызовах-ответах или решениях глобальных проблем.