– Немного, – призналась Шарлотта, – но были у него некоторые раздражающие привычки, из-за которых я ушла, проучившись всего семестр.

– Раздражающие привычки? – удивился Максайм.

Шарлотта устало вздохнула:

– Во многом из-за магистра Гроссо я решила обучать только девушек. Он очень редко брал женщин, с заметной неохотой. Но я оказалась лучшей в группе, у меня был по-настоящему уникальный диплом, поэтому в его группу я попала. И на целый семестр стала примером для подражания в том ключе, в котором я меньше всего хотела быть. Когда у меня что-то получалось, а у парней – нет, он кричал на них: "Даже девица справляется лучше вас!". Или хвастался мною перед остальными: "Такой талант, хоть и женщина".

Она перемешивала палочкой в колбе жидкости, от души пародируя магистра Гроссо. Максайм засмеялся.

– А знаете, что самое ужасное? Когда я уходила от него, магистр сказал: "Так и знал, что все бабы – меркантильные стервы", – издевательским тоном закончила Шарлотта.

Магистр Гроссо прекрасно знает, как она к нему относится, так что это даже не сплетни.

– Почему вы вообще к нему пошли?  – удивился Максайм. – Все же знают, что он самовлюбленный женоненавистник.

Шарлотта пожала плечами и ответила честно:

– У него был самый высокий процент получения мастерства, а я хотела поскорее разделаться с ученичеством и практиковать самостоятельно.

С участием Максайма одного цветка действительно хватило на три дозы лекарства, причем свои методики магистр не скрывал – спокойно объяснил и показал, как увеличить выход нужного вещества. Дело было не столько в самом способе, сколько в неуловимых нюансах, которые доступны тем, кто часто этим занимается. Едва заметное глазу помутнение, легкое повышение температуры, правильное смешивание. Такое в учебнике не объяснишь – даже самая подробная методичка не способна передать ощущения.

Мастера алхимии понимают, что значит это "ощущение", когда все делаешь не столько по правилам и даже не на глаз, сколько по другим, неотличимым приметам достатка и готовности. У Шарлотты всегда было хорошо развито это чутье, поэтому мягкие наставления Максайма упали на крайне благодатную почву. Всего несколько фраз – и она уже видела, как эти нюансы помогут ей в создании других составов.

Разлив лекарство по бутылочкам, Шарлотта выставила их рядком на столе и отошла чуть назад. Она любила это чувство завершенности, правильности. Именно поэтому так зациклена на лекарствах: кроме любимой работы, она получает еще и ощущение, что участвует в благом деле.

Максайм тоже чуть отошел, постоял с ней в тишине с минуту, а потом усмехнулся:

– Как думаете, у вас в приемной уже сколько оборотней торчит?

Шарлотта удивленно посмотрела на него:

– А зачем им торчать там?

– Лунное безумие невозможно предсказать, развивается оно быстро, – спокойно объяснил Максайм. – Но при первых же симптомах ты понимаешь, что с тобой, и еще можешь принять лекарство… до того, как появится желание обратиться в зверя и пойти убивать всех вокруг. Поэтому многие двуликие носят такой флакон с собой постоянно в качестве талисмана.

Шарлотта удивленно распахнула глаза: об этой особенности она не знала.

– Раз уж мы заговорили об этом, может, продадите мне один? – внезапно улыбнулся Максайм.

– Продать? Без вас я бы не справилась так хорошо, – потерянно призналась Шарлотта, но Максайм лишь пожал плечами, продолжая улыбаться.

Лунное безумие не имеет ничего общего с вирусами, проклятьями, травмирующими событиями и даже луной, просто статистически оно чаще всего проявляется именно во время полнолуния, но прямой зависимости найти не удалось. При лунном безумии перемыкает энергетические каналы, нарушается связь между человеческим и звериным. Зверь буквально за час-полтора приходит в бешенство, подминает под себя человеческое сознание… и получается нечто, что желает только убивать. Максайм – тоже двуликий, пусть драконы и редко страдают от подобной напасти. Даже если у него самого есть в запасе флакончик, двуликих друзей у него явно побольше, чем у Шарлотты, поэтому она просто взяла один из флаконов и протянула его Бушару: