Главное, Люц, сказать банальную вещь с умным видом. Но мне на самом деле интересно, что в голове у этого очень странного ботаника.

– Я влюбился, ощутил много волнений по этому поводу, начал наделять обже несуществующими чертами, потом понял, что по сути хочу удовлетворить свой базовый инстинкт, подогреваемый бушующими гормонами. И мечты об этом очень мешают мне жить, учиться, достигать своих целей, поэтому я был рад, когда влюбленность прошла.

Мне послышалась некая дерзость в его тоне во время этого рассказа?

– Любовь мешала тебе? – я сделал вид, что удивился.

– Да, – кивнул Мефодий.

– Значит, сейчас твое сердце свободно?

– Свободно, что меня очень радует. Сейчас все мои мысли о поступлении в университет и будущей карьере. Самое главное для меня – поступить на стипендиальное место и всеми силами отдаться учебе.

– Ты так любишь учиться? – я снова сделал вид, что удивляюсь. А что еще может любить юноша, любящий так умничать, прошу прощения за тавтологию.

– Очень, – ответил Мефодий.

И я мысленно спросил себя, это сказано искренне или он иронизирует, передразнивая меня? Пожалуй, искренне. Учиться – это самое приятное, верно ведь? Цитата откуда-то, как обычно, в моей голове.

– Мефодий очень умный, – влетела в нашу беседу Лилия. – Знаю, что хвастаться некрасиво, но гордость меня переполняет. Смотри сюда, Сев, – Лилия пригласила меня подойти к дальнему углу зала, где висели, как мне показалось, картины, но это, как выяснилось, были грамоты и похвальные листы Мефодия.

О майн гад, Люц, ты это видел! Награждается, награждается, благодарность за участие в олимпиадах, конкурсах, лучшему художнику, благодарность за воспитание юного таланта.

*

Когда Лилия уснула в моих объятиях, я осторожно вылез из теплой постели. Смена места жительства, знакомство с Мефодием, совместный ужин с мамой и сыном взволновали меня несколько больше, чем я рассчитывал.

Я вышел в зал, сел на свой облюбованный диван, включил утел, расширил экран, посмотрел, где Яшка. Он по-прежнему готовился к экзамену со своей Зизи-Павлиной, или как там бишь ее, в дежурной квартире. Или читал «Отче наш», следуя предположениям Фролло о Гренгуаре и Эсмеральде.

Новых писем от Неклевской не было, может, она нашла уже себе нескучного любовника и успокоилась. Но тогда она наверняка бы мне похвасталась.

Мысль, посетившая меня в следующую минуту, показалась мне симпатичной своей простотой. Я нашел профиль Мефодия, с помощью нескольких хитростей вошел в него. О, чего тут только не было. Папки-папки-папки. Школьные сочинения за все годы учебы, домашние задания по различным учебным дисциплинам, ого, фотографии и папка со странным названием «Даниша».

– Упс, Люциус, я чувствую какую-то тайну, я ощущаю себя Буратино, который проткнул носом холст в коморке папы Карло, – усмехнулся я.

– А прикольно будет, если окажется, что это не девочка из соседнего класса, а мальчик, просто юноша стесняется об этом сказать своей мамочке, – хмыкнул Люц, удобнее устраиваясь возле меня.

– Лили огорчится, думаю, – ответил я, открывая папку. – Она явная традиционалка.

В папке было несколько фотографий – свежая весенняя листва, миленько, создает настроение. Яркое голубое небо, каким оно редко бывает в Питере, высокие белые облака. Сочная летняя листва, река с играющим рябью солнцем. Хм, недурственно.

Файл с текстом. Прости, дорогой Мефодий, я привык читать то, что меня интересует.

Ее звали Пелагея. Длинная коса ниже пояса, свежее румяное лицо, нежная, как персик, кожа, шелковые брови, карие глаза. Он знал, что никогда он не сможет соединить свою судьбу с ее узами брака. Осенью она выйдет замуж за какого-то Ваньку-грудьколесом с выгоревшими на